возвышение Стилихона, а потом родство его с императором было крайне неприятно и, как любимец Феодосия не старался быть с ним слишком вежливым и нередко изобличал некоторые из его тёмных дел, то это послужило для него сигналом к начатью враждебных действий против родственника императора. Впрочем, Стилихон был так силён и благосклонностью императора, и собственными средствами, что при его жизни он всегда мог бороться с этим честолюбцем, без всякого опасения пасть или даже ослабнуть в этой борьбе. Но тем не менее Руфин не упускал ни одного случая, чтобы помешать успехам Стилихона как в его походной жизни, так и при Дворе, и если его интриги в этом отношении оставались безуспешны, зато он подвиги своего врага представлял в таком виде, что они в глазах простаков не имели никакого или, по крайней мере, большого значения. Чувствуя превосходство своих сил и значение при Дворе и в государстве, Стилихон мало обращал внимания на все его интриги; но тем не менее питал к нему непримиримую ненависть и вражду. Вражда эта получила более основания, когда Руфин, по смерти Феодосия, при помощи своих многочисленных приверженцев, успел получить при Восточном Дворе место Первого Министра [37], несмотря на все усилия Стилихона и в особенности Серены воспрепятствовать этому, стал по своему произволу управлять государством от имени слабоумного Аркадия и, что наконец всего важнее, желая отдалить Западного министра от вмешательства в дела Востока, всеми силами начал стараться поставить оба Двора в недружелюбные отношения.
Политика Руфина, очевидно, имела целью единственно упрочить личное своё значение и могущество в государстве, и потому вскоре, по-видимому, должна была измениться; но как она вполне согласовалась с направлением умов на Востоке, желавших, как уже известно, отделиться от Запада, то она послужила началом и для дальнейших неприязненных отношений Востока к Западной части Империи. Во всяком случае, она противоречила как личным интересам Стилихона, не желавшего уступить место Первого Министра при Восточном Дворе кому бы то ни было, тем более своему врагу, так и ещё более государственным его предначертаниям: поэтому он твёрдо решился низринуть своего врага, думая, что с падением главы министерства, нерасположение прочих сановников к нему и Западу не представит для него больших затрудневий в исполнении Восточного проекта.
Мы уже видели, что Стилихон запас довольно средств, чтобы вести успешнее это дело, и видели также, что Константинопольский Двор страшно смутился, когда узнал о распоряжениях Западного министра. Действительно, командуя обеими армиями, Восточной и Западной, Стилихон, без всякого опасения потерпеть неудачу, мог идти на Восток, где не было войска, и удалить Руфина от дел правления; но он в то же время чувствовал, что такое самовластие, такой решительный шаг наделают слишком много шуму, а если каким-нибудь образом ему не посчастливится, то произведут даже междоусобную войну. Посему он нашел нужным переменить план действий относительно Востока и Руфина и немного подождать, тем более, что его внимания и сил требовали дела на самом Западе. Между тем, как Стилихон отправился в поход на Рейн, можно было надеяться, что обстоятельства, происходившие при константинопольском Дворе, обратятся в его пользу.
Пользуясь слабостью своего императора, Восточный министр, для удовлетворения своего корыстолюбия и честолюбия действовал не только несправедливо, но и безрассудно. Желая утвердить за собой место Первого Министра, но не имея войска, Руфин полагал в одном богатстве найти опору своего могущества, и чтобы приобрести больше денег, продавал должности, отнимал богатства у богатых людей, поместья у помещиков, возводя на них различные обвинения. Многие из богачей и людей знатных, чтобы избежать гнева министра, добровольно уступали ему свои поместья, в надежде по крайней мере получить за это какую-нибудь должность в государстве. Редкий сын богатой фамилин получал наследство после смерти своих родителей: оно поступало в казну Руфина [38].
Понятно, что такой способ правления государством доставил Руфину несчётное богатство. Человек с умом, холодно всё взвешивающим, с волей твёрдой, неуклонно стремящейся к одной цели, может всегда употребить богатство в свою пользу: так поступал с богатством Стилихон, который также, как мы видели, частью из своих видов, а больше из политических, лишил многих богатства: богатство утвердило его могущество. Но Руфин, так сказать, опьянел, когда увидел в руках своих огромные сокровища. Удовлетворив свою алчность к богатству, Руфин начал безумно самовластвовать; пытки, казни, проскриции, изгнания стали весьма обыкновенными явлениями в Константинополе [39]. Кажется, излишне упоминать, что клиенты и агенты его вполне следовали примеру своего патрона и начальника и при всяком случае прибирали к своим рукам имущества не только людей зажиточных, но и последнее достояние, хотя бы это стоило головы обладателям имения [40]. Народ бесплодно роптал на самовластие временщика и отчаивался когда-нибудь освободиться от его тирании; Руфин же не обращал на это никакого внимания, а чтобы власти своей дать прочнейшее основание, задумал женить императора на своей дочери. Аркадий страшно боялся своего министра, и потому нетрудно было склонить его на этот брак, хотя к наречённой своей невесте не чувствовал он ни малейшего расположения. Но эта-то попытка и нанесла удар влиянию Руфина. Стилихон знал об всём этом и с радостью принял участие в этих, столь благоприятных для него, придворных распрях: он послал в Константинополь своих агентов, которые должны были ещё более распалять всеобщую ненависть против Руфина. Руфин хотел скрывать своё намерение до самой свадьбы; но ещё более усилившейся надменностью выдал сам себя и хитрые придворные всё разгадали. Для уничтожения намерения министра, которое, если бы исполнилось, было бы для многих гибелью, придворные избрали следующее средство: они обратили внимание императорское на Евдоксию, дочь одного франка по имени Бауто, и успели в нём возбудить любовь к ней. Евнух Евтропий, поддерживаемый агентами Стилихона и действуя заодно с Западным министром [41], потому что сам хотел первенствовать в государстве, так искусно вёл все эти придворные интриги, что Руфин заметил обман не прежде, как уже после брака Аркадия с Евдоксией. Это случилось в то самое время, когда Стилихон, усмирив северных варваров, возратился из похода; он не мог не порадоваться, что враг его от этого случая потерял много из своего прежнего весу в государстве и при Дворе и потому, нимало не медля, выразил явное намерение отправиться на Восток к Аркадию и там управлять так же, как и на Западе. А чтобы не показаться самовластным, Стилихон обявил, что император Феодосий, умирая, завещал ему управлять обеими частями Империи [42].
Стилихон в
