ателье, я ведь не портной! — удивился Тойли Мерген.
— Портной не нужен, — засмеялся секретарь райкома. — Нужен директор. Мне зампред горсовета Курбанов чуть ли не каждый день звонит, все просит, чтобы я ему дал хорошего честного человека на эту должность. Он, конечно, и еще несколько дней подождет, так что вы подумайте как следует, посоветуйтесь, с кем надо, и потом мне скажете.
— Я согласен! — не раздумывая, заявил обрадованный Тойли-ага. — Чего же тут советоваться! Хоть сейчас готов приступить к работе.
— Погодите, погодите! — умерил его пыл Карлыев. — Вы сейчас поезжайте в это самое ателье, познакомьтесь с их работой, узнайте что к чему, какая там обстановка. Словом, примерьтесь сначала…
— Сейчас же еду! — поднялся Тойли Мерген. — Только считайте, что я уже познакомился и согласен.
На том они и распрощались.
Вскоре в кабинете у секретаря райкома снова объявился Ханов, заранее известив о своем приходе скрипом сапог.
— Вы же собирались в «Социализм», — удивился Карлыев.
— Я туда звонил. Отдал все нужные распоряжения по телефону.
— Хорошо бы все-таки съездить, на месте выяснить, как там дела. Может, им нужна помощь?
— Считайте, что уже съездил. Будьте уверены, после моего звонка сделают все, как я приказал! Ну, если теперь оттуда не пойдет хлопок, пусть на себя пеняют!
«Опять приказы, — с досадой подумал Карлыев, — опять руководящие указания, опять угрозы!.. Как будто люди там сами уже не умеют думать. Неужели правда, нельзя объяснить Ханову, что это порочный стиль работы?..»
— И всё-таки нужно объяснить! — внезапно произнес он, даже не заметив, что разговаривает сам с собой уже вслух.
— Вы это о чем? — удивился председатель райисполкома, садясь в кресло…
— Послушайте, Ханов, — внимательно посмотрел на него Карлыев, — сколько лет вы учились в Ташкентской партийной школе?
— Я? — опешил Ханов.
— Да, вы.
— Два года.
— А до этого что делали?
— Ай, мало ли где мне пришлось небо коптить.
— Ну, например?
— Например, два года работал счетоводом в чулинском плодовом совхозе…
— А еще?
— Был недолго фининспектором в Бахардене… По налогам…
— Еще.
— Может, проще мою анкету затребовать?
— Зачем же анкету? Беседа всегда богаче бумаги.
— Был еще заместителем председателя колхоза. Оттуда на учебу уехал. А после Ташкента вы же меня сюда и направили. Потом, не прошло и месяца, сами здесь оказались…
— Еще один вопрос вам задам, совсем уже не анкетный, — улыбнулся Карлыев. Он достал из ящика стола две одинаково оформленные книги, положил их перед Хановым и как бы невзначай спросил: — Читали?
— Это Махтумкули[4]? — растерянно прочел на обложке Ханов, не понимая, куда клонит секретарь райкома. Он неловко повертел двухтомник в руках и бережно положил обратно на стол. — Прекрасно издано! — неуверенно добавил он. — Да, книг выходит много, а вот читать их некогда…
Карлыев вместо ответа покивал головой, словно убедившись в каких-то своих предположениях, вздохнул и протянул собеседнику сигареты. Они молча закурили.
— Эх, напрасно все-таки вы не взяли Тойли Мергена, — с горечью заговорил он после затянувшейся паузы. — Помимо всего прочего, обидели человека… Или в самом деле считаете, что он не справился бы?
— Он-то справится…
— Тогда в чем же дело?
— Я Тойли Мергена на работу не возьму! — со всей определенностью вдруг заявил Ханов. — И в той мере, в какой это будет зависеть от меня, другим тоже не позволю.
— Это почему же?
— Вы же слышали мое выступление у них в колхозе… После сказанного там я этого человека использовать не могу.
— Лично я взял бы, — заметил секретарь райкома.
— Но я-то ведь не вы, товарищ Карлыев.
III
Тойли Мерген вернулся домой только под вечер.
— Ну, как дела? — поспешила к машине Акнабат. — Волк или лиса? — спросила она, обозначив так по старому обычаю добрые и дурные вести.
— Я и сам не знаю, какой зверь тут больше подходит, — неохотно отозвался Тойли Мерген.
— Значит, сказали, чтобы пока походил без дела?
— Нет. Я уже взялся даже за одно дело, да только… — И, не договорив, Тойли прошел в дом.
— Если оклад невелик, ты не печалься! — попробовала утешить его Акнабат. — Было бы дело по душе…
— Вот этого пока не знаю, мать, — невесело посмотрел он на жену и стал переодеваться.
— Чай подать или сразу обедать будешь? — осторожно осведомилась Акнабат, когда Тойли-ага вернулся после умывания.
— Неплохо бы чаю сначала.
Акнабат подвинула к мужу большой красный чайник.
— Да, я даже не спросила, какую работу дали, — будто спохватилась она.
— Теперь твой Тойли Мерген — директор ателье, — смущенно сказал он.
— Директор чего? Ителье? Это что ж такое, Тойли?
— Не ителье — ателье! Ну, мастерская, где одежду шьют…
— Так бы и сказал — мастерская… А там что — и женскую шьют тоже?
— И мужскую, и женскую. Всякую!
— Вот оно как… А я-то думала, что для тебя найдется что-нибудь поближе к посевам. Видать, не нашлось… Только где женская одежда, а где Тойли Мерген, тот, что всю жизнь возился с хлопчатником, с арбузами и дынями? Один аллах знает, управишься ты с этим ителье или нет…
— Надо попробовать, мать, — не поднимая головы, ответил Тойли и занялся чаем.
— А может, лучше испытать судьбу и подождать, пока найдется что-нибудь поближе к земле да к воде? — со вздохом сказала Акнабат, вглядываясь в усталое лицо мужа.
— Ты это слово «подождать» при мне лучше не произноси! — не сдержался Тойли-ага и, отодвинув пиалу, схватился за сигареты.
— Может, обед принести?
— Погоди, дай покурить.
— Кури, пожалуйста. Только не грызи себя, если что не так, — унося чайник, заметила жена. — Пойдет дело — будешь работать, а не пойдет — откажешься.
— Здесь освободили, там откажусь! А ведь каждый человек еще и авторитетом своим дорожит, — бормотал себе под нос Тойли Мерген, расхаживая по комнате и яростно дымя сигаретой.
— О! Оказывается, Тойли вернулся, — послышался за дверью голос Кособокого Гайли, после чего он и сам, покашливая, не вошел, а прошмыгнул в комнату своей обычной иноходью. — Ну как, не зря совершил паломничество?.. И надымил же ты здесь! — повел носом Гайли и в ответ на приглашающий жест хозяина прошел за стол. — Будто лису из норы выкуривал… — Он недовольно поморщился и добавил: — Это как — к добру?
Тут появилась Акнабат и поставила на стол поднос с золотистым чуреком, только что из там дыра[5], с кастрюлей куриной шурпы, и миской верблюжьих сливок.
— Ну, дорогой мой Гайли, видать, теща тебя здорово любила, — подтрунивал над шурином хозяин. — Говорят, теща того зятя больше всего любит, который, если куда пойдет, обязательно к обеду угодит… Бери-ка ложку!
— Будешь ходить от двери к двери да принюхиваться, откуда вкусными
