причудливой резьбой. Однако на это возражений хозяина Поролисса не последовало, он подчинялся царю Дакии.
— Здравствуй, Збел. Наделал ты шороху. Снаружи будто море волнуется. Тевриски крови твоей требуют, а наши вот только что о тебе прознали и за серпы схватились.
Дардиолай прикусил губу.
— Смекаешь, чего натворил? — спросил царь, — чем думал-то, дурень?
— Тем, что нельзя с бойями водиться, ежели ты из народа волков, — буркнул Дардиолай.
— Ладно, — сказал царь, — Вежина пообещал уладить, вот пусть ответит за слова. По правде-то, мне тоже без радости тут усатых видеть. Просто выхода у нас нет. Когда один враг за горло держит и никак не вырваться — с другими мирись.
— Откуда прибыл, Збел? — спросил Сабитуй, — что видел?
— С роксоланами, как вижу, не вышло? — добавил Диурпаней.
— Не вышло, — негромко ответил Дардиолай, — а прибыл я с Когайонона. До того побывал в Апуле. Довелось мне взять языка, потому о том, что там творится известно мне немало.
— Поведай, — велел царь.
— Для начала тебе хочу кое-что сказать, достойнейший Сабитуй, — повернулся Дардиолай к костобоку, — известно мне, что дети твои живы.
Сабитуй резко встал и шагнул навстречу воину.
— Продолжай, не томи.
— В плену они, у Траяна в Апуле. Я видел их своими глазами. От языка узнал, что вроде как вредить им цезарь не намерен, однако останутся ли они в Дакии или будут увезены — мне неизвестно.
На лице Сабитуя за миг отразилась целая буря переживаемых чувств. Он опустил голову и вернулся в кресло. Сгорбился и прикрыл глаза ладонью, опëршись о подлокотник.
— Ещё что знаешь? — спросил царь.
Дардиолай повёл долгую речь, рассказывая то, что выведал у Деметрия — какой легион, где сейчас стоит, какие останутся, а какие уйдут, и что вообще римляне намерены в Дакии устроить.
Цари не перебивали. Мрачнели с каждым словом всë больше.
— …В общем, если они в Потаиссе и Напоке оставили по когорте, то здесь у них примерно две-три тысячи ауксиллариев и два легиона, Первый и Пятый.
Цари переглянулись.
— Н-да… — только и сказал Диурпаней.
Сабитуй снова вскочил, прошёлся по покоям взад-вперёд.
Старый царь некоторое время следил за его хождениями, а потом с раздражением сказал:
— Да не мельтеши ты! Без тебя тошно!
Сабитуй повернулся к нему:
— Но не могут же они быть в полном составе? После стольких месяцев драки! Да их в одной только Сармизегетузе наши знатно проредили!
— И в Близнецах, и Красной Скале, — кивнул Дардиолай, — Скалу как раз Первый штурмовал. Публий Адриан.
— Вот! — поднял палец вверх Сабитуй.
— Траян не послал бы против нас сильно битых, — возразил Диурпаней, — по меньшей мере пополнил бы людьми. А эти два легиона — из самых опытных. Ветеранские.
Это была чистая правда. По части самых обтëсанных в войнах с даками с этими двумя могли соперничать лишь Седьмой и Тринадцатый.
Вновь хлопнула дверь. На пороге возник Вежина.
— Ну, что там? — спросил царь.
— Хорошо хоть, не убил никого, — буркнул Вежина.
Он прошёл к столу, дотянулся до кувшина, налил вина в серебряную чашу и выпил залпом.
— Шумят усатые. Наши тоже. Требуют Збела предъявить, думают, ты, царь, его уж тут примучил в подвале.
У Дардиолая глаза на лоб полезли. От Вежины услышать «Збел» и «усатые», а не «этот сукин сын» и «побратимы»? Истинно — последние дни настают! Никак письмо прочитал.
— Чем решил дело с Дейотаром? — спросил Сабитуй.
— Да ничем пока. Всë так и орут.
— Я, возможно, могу кое-что предложить, — сказал Дардиолай.
— Да ты уж наворотил дел, предложенец херов, — буркнул Вежина.
Збел усмехнулся.
«Вот! Теперь узнаю сынка Герганы, а то уж думал — колдовством подменили!»
Вслух он, однако, сказал иное:
— Сначала я должен знать, что вы намерены делать.
— Ишь ты. Знать он должен, — скривился Диурпаней, — гляньте-ка, большого человека принимаем. Важный тарабост. С голой жопой.
— Да не ворчи ты, старик, — огрызнулся на него Сабитуй, — сейчас не до похвальбы древностью рода.
— Да что тут делать, — ответил вместо царя Вежина, — надо биться. Бежать уж некуда.
— Драться можно по-всякому, — возразил Дардиолай, — сарматы бы начали кружить, стрелами издалека бить, колодцы засыпать.
— Да, сейчас самое время колодцы засыпать, — усмехнулся Диурпаней, — а как римлян жажда замучит, так мы им снег продадим.
Дардиолай поморщился.
— Да нет, мысль твоя, Збел, понятна, — сказал Сабитуй, — но у нас всадников сотни три с малым наберётся. А по лесам разбежаться… Большое войско не укрыть. Жрать-то что оно станет? А малыми силами жалить… И много так нажалим?
Дардиолай вынужден был признать, что предложение его неисполнимо и бессмысленно.
— Ну, тогда три пути — сдаваться, бежать и сражаться в открытом бою, зная, что не превозможем. Ну и умереть, получается. Бежать — сами сказали — некуда. Сдаваться?
Цари и тарабост переглянулись. Было видно, что с этой мыслью они живут уже давно, но она им не нравится, а то бы уже пришли к императору. А почему не нравится?
Да потому что для начала придётся пройти по Риму в цепях, в триумфе Траяна. А потом… Тут уж всё в руках богов. Одни такие и дальше жили себе тихонько. Других прямо по окончании триумфа удавили. В число каких попадёшь? Только от цезаря зависит. Он, говорят, милосерден.
Если жизнь сохранят, какова она будет? Уж точно не такая, как они привыкли, с детства воспитанные воинами. Децебал выбрал смерть. Другого исхода для себя не видел.
Эти люди, смотревшие ныне на Дардиолая, также не были трусами. Гордецами — да. Глупцами — возможно. Ведь именно Диурпаней, став царём после смерти своего брата Скорило двадцать лет назад, вторгся в Мёзию, разбил римлян и приказал обезглавить наместника Оппия Сабина. Тем и привлёк на Дакию все последующие беды. Ошибку свою он осознал и пытался исправить, добровольно уступив власть племяннику, который успел проявить себя как более талантливый полководец. Но это не помогло. Собственные амбиции Децебала в итоге всё равно привели страну на край пропасти. Осталось полшага ступить.
— Люди сюда не сдаваться пришли, — ответил за всех Вежина.
— Но и не знают, какая сила против нас, — возразил Сабитуй, — а как узнают?
— Предлагаешь всем рассказать, да потом смотреть, как разбегаются? — спросил Диурпаней.
— Я со своей земли никуда не побегу, — буркнул Сабитуй, — всё у меня отняли, и жену, и детей. Землю родную отнимут — к чему такая жизнь? Волком выть на пустошах?
Он покосился на Дардиолая.
— Войдём в чертоги Залмоксиса, как братья и сёстры наши, без срама, — Диурпаней ударил кулаком по подлокотнику кресла, — я племяннику своему первенство уступил, но позора рода не допущу. Гонимой тенью, в чертоги
