не осталось действенных рычагов. Государственный аппарат безнадёжно устарел и не успевает реагировать даже на критические события, не говоря уже о повседневных проблемах.
«Всё, что сейчас происходит в мире, – это предсмертные судороги старой системы, – в голосе Шарлеманя звенел металл. – Государства давно не интересуются судьбой своих народов. Чиновники и политики заняты самосохранением: они пытаются удержать власть ради власти. Развязывают войны, чтобы доказать собственную значимость и необходимость. Ужесточают политические репрессии, чтобы люди боялись и молчали. Пытаются запретить то, чем не могут управлять, хотя запрещать криптовалюту – всё равно что закрывать открытую Америку. Они вводят тотальный контроль через платёжные системы, прививочные сертификаты, индивидуальные номера налогоплательщиков и системы мобильной связи. Но старая система управления уже мертва, хотя судороги продолжаются и политические элиты могут сменяться ещё долго…»
Насчет смерти и судорог было сказано со знанием дела, ведь Шарлемань прославился благодаря исследованиям активности мозга у покойников.
«Современная медицина срастается с информационными технологиями», – предположил Одинцов, читая первые страницы материалов Дефоржа. «Медицина сама становится информационной технологией», – возразила ему Ева.
Тогда Одинцов решил обдумать её слова позже, поскольку не знал и малой части того, с чем познакомился в минувшие пять недель. А теперь думать было не о чем: всё само собой разумелось.
В ДНК заключена информация о том, как должен развиваться организм. Шарлемань создал технологию, позволяющую манипулировать этой информацией. Cynops Rex изменял ДНК человека, отключая одни механизмы, активируя другие – и добавляя третьи, позаимствованные у саламандр или моллюсков. Информационная технология в чистом виде, медико-биологический вариант.
Одинцов слушал откровения Шарлеманя – каждый день понемногу, – и за месяц услышал достаточно, чтобы понять, наконец, его истинный замысел. Бессмертие было вершиной для выдающегося учёного, но не для Большого Босса. Он задумал привести мир к единовременной смене элит, и не по теории Парето, а по сюжету Жюля Верна.
До сих пор «львы» уступали власть «лисам», чтобы спустя время «лисы» могли освободить место для «львов». Это были игры в замкнутом кругу. Качели, на которые не пускают посторонних. Одна элита – вверх, другая – вниз, и наоборот. Цикл повторялся снова и снова.
Матёрый хитрец Негоро единственный раз отклонил стрелку компаса – и направил корабль туда, куда считал нужным, а не туда, куда держал курс неопытный пятнадцатилетний капитан.
Шарлемань видел себя в роли Негоро. Создав эликсир бессмертия, он подсунул топор под компас. Кораблю человечества предстояло пройти по изменённому маршруту. На этом пути чередование «лис» и «львов» закончится. Они уступят экологическую нишу власти совершенным существам, которые идеально ей соответствуют. Так в природе уже восемьдесят миллионов лет занимают свою нишу крокодилы. И бессмертный Шарлемань, подобно крокодилу, планировал оставаться у власти веки вечные в окружении новой элиты.
Одинцов размышлял всю ночь. На рассвете пёстрая россыпь кусочков мозаики наконец-то сложилась в окончательную картину – и дала Одинцову ответ на вопрос «что делать?»…
…но поделиться с компаньонами своим достижением Одинцов смог только месяца через два, когда вышел из комы и заново научился говорить.
Глава L
– Зачем тебе понадобилось убивать Шарлеманя? – спросила Ева.
Одинцов не спешил с ответом. Тело восстанавливалось быстрее, чем мозг. Поначалу Одинцова едва понимали. Со временем речь вернулась, но превращение мыслей в слова пока ещё требовало усилий.
– Зачем? – допытывалась Ева.
Одинцов кончиками пальцев нащупал панель управления в подлокотнике электрического кресла-каталки. Он не мог сказать: «У меня не было выбора», потому что выбор был. Если бы Одинцов посоветовался с компаньонами, то Ева предложила бы свой вариант, Мунин – свой, и общими усилиями троица, как всегда, нашла бы оптимальное решение. Но Шарлеманю становился известным любой разговор. Чтобы не подвергать Еву и Мунина смертельной опасности, Одинцов принял решение самостоятельно. Из многих ответов на вопрос «что делать?» он выбрал тот единственный, который наверняка забраковали бы компаньоны – и который годился лично для него.
Как и предупреждал Кашин, к облучению Одинцова не допустили, но его компаньонам предстояло стать первыми пациентами «Велеса», и Шарлемань разрешил их сопровождать. Во время утренних процедур Одинцов немного вздремнул после бессонной ночи, а к назначенному часу вместе с Евой, Муниным и Кларой поднялся на лифте почти на самый верх центральной башни – в зал, где был установлен синхротрон.
Шарлеманя, как всегда, сопровождали два крепыша-телохранителя, вооружённые тазерами. Кашин и Чэнь тоже приехали раньше. Одинцов заранее расспросил физика о начале работы синхротрона и знал, что первый рабочий пуск не будут превращать в театральное представление. Пять недель назад Шарлемань собрал множество сотрудников на демонстрацию установки. Сейчас ряды стульев для зрителей стояли пустыми…
…а сам «Велес» почти не изменился – только анатомическое кресло, над которым нависал плоский овальный излучатель, теперь было заключено в прозрачный саркофаг. Рядом застыл охранник; его наплечную кобуру оттягивал массивный тазер. Станина, похожая на гигантскую настольную лампу, матово сияла фисташковым пластиком. От неё почти до окна тянулась длинная тумба. В её электронной начинке жила нейросеть, а столешницу занимал барьер из компьютерных мониторов, как в центре управления космическими полётами. Перед мониторами сосредоточенно колдовали два неприметных техника под руководством красавицы-кореянки мисс Квон.
Шарлемань пригласил Чэнь, Кашина и троицу с Кларой следовать за собой. Ещё один вооружённый боец распахнул перед ними молочно-белую остеклённую дверь, которая вела в соседний зал. Пространство зала занимали компьютерные столы и оборудование лабораторного комплекса. Десятка два специалистов готовились к тому, чтобы обследовать пациентов сразу после облучения.
Войдя, Шарлемань собрал их вместе со своей свитой на свободной площадке при входе и произнёс речь. Пожалуй, впервые Одинцов увидел его по-настоящему взволнованным. Шарлемань говорил об извечной людской мечте, о титаническом труде учёных, о победах и неудачах в борьбе со старостью – и о грандиозном нынешнем событии, которое радикально изменит судьбу человеческой цивилизации. Одинцов стоял в толпе рядом с компаньонами, переводя взгляд с телохранителей Шарлеманя на соседей в традиционных фисташковых халатах.
– Имена каждого из вас навсегда войдут в историю, – пророчил Шарлемань. – И конечно, в историю войдёт имя первого человека, сделавшего последний решительный шаг навстречу совершенству. При других обстоятельствах джентльмены уступают очередь дамам. – Он указал на Еву. – Но сегодня все будут вторыми. Первым стану я.
Слушатели зааплодировали. Общее движение отвлекло телохранителей, стоявших по обе стороны от Шарлеманя…
…и этим воспользовался Одинцов. Прыгнув к ближайшему крепышу, он подсечкой сшиб его с ног, добил ударом в горло и выдернул из кобуры тазер. Второй телохранитель тоже схватился за оружие, но сперва толкнул Шарлеманя к себе за спину, ожидая выстрела. Этой секундной задержки Одинцову хватило на следующий прыжок с кувырком к выходу. Стрелять
