для проекта Cynops Rex, работала безупречно. Оплошность допустил сам Большой Босс, и ему на пороге бессмертия отомстила саламандра или совсем уж несуразный аксолотль. Для обычного человека их вирусы не представляют опасности. Но в защите организма, изменённого препаратом, возникла брешь. Работа многих десятилетий оказалась под угрозой. Шарлемань сумел быстро создать вакцину от новых вирусов, а Кашин для закрепления действия вакцины внёс революционные изменения в синхротрон. Инъекции с последующим облучением позволяли устранить брешь навсегда и добиться окончательной победы над старением.
Физик забывал о высокомерии, когда речь касалась «Велеса», и мог часами рассказывать о своём детище. Одинцов сделался образцовым слушателем. Научные тонкости он понимал через пень-колоду, но твёрдо усвоил, что синхротрон мгновенными импульсами выстреливает поток протонов, фотонов или альфа-частиц в строго заданные точки живых тканей. В каждой точке происходит микроскопический взрыв – крохотная Хиросима.
Кашин с гордостью повторял: «Целимся в нервы, включая глазные, в спинной и головной мозг. Отключаем то, что не должно работать. Оставляем то, что должно».
Поток частиц был опаснее скальпеля и требовал ювелирной точности. Троицу изводили обследованиями, создавая трёхмерные компьютерные модели внутренних органов. Перед выстрелом нейросети «Велеса» предстояло мгновенно рассчитывать упреждающую поправку на смещение тканей, ведь человек дышит и сердце бьётся.
«Анатомическое кресло синхротрона учитывает особенности фигуры каждого пациента, – говорил Кашин. – Это важно для полного обездвиживания».
Еве и Мунину изготовили индивидуальные вкладыши в кресло, как пилотам «Формулы-1» или космонавтам. Одинцова тоже обмерили, но когда компаньонов повели на подгонку сидений, он остался в руках лаборантов. На нём не спеша закрепляли какие-то датчики, снимали показания, обсуждали, потом заменяли датчики – и начинали процедуры заново.
За монотонным процессом присматривал заметно скучавший Кашин. Одинцов общался с ним без оглядки: в лаборатории наверняка не было «жучков», а окружающие не понимали, о чём двое русских говорят на родном языке.
– Мне что, персональное кресло не положено? – спросил Одинцов.
– Нет, вы же уникум, – откликнулся Кашин и вдруг тоже спросил: – Зеленеть ещё не начали?.. Вот ваше ближайшее будущее. Полюбуйтесь.
Он с силой потёр щёку обшлагом рукава и придвинулся к Одинцову почти вплотную. Там, где теперь не было тонального крема, виднелась пористая кожа. Цвет её напоминал фисташковый оттенок лабораторного халата.
– Элизия! – догадался Одинцов. Он каждый день видел аквариумы Шарлеманя и моллюска, использованного в производстве Cynops Rex. И помнил, что элизия встраивает в свою ДНК гены водорослей, чтобы получать энергию от солнца, как растение. Универсальный солдат…
– Редчайшая специфическая реакция на вакцину от вируса. Это не критично, хотя и отвратительно, – сказал Кашин товарищу по несчастью, возвращаясь на привычное расстояние. – Проблема в другом. Во-первых, эта реакция означает, что нам с вами нельзя на «Велес». Потому и кресло для вас подгонять не стали. Во-вторых, неизвестно, когда нам будет можно и будет ли можно вообще. А пока мы сидим в глубокой заднице.
Цвет кожи оставил Одинцова почти равнодушным. Зелёный так зелёный, не критично, Кашин прав. «Чай, не девушка», – подумал Одинцов. Главное, вакцина действует. Но Кашин прав и в том, что без синхротрона и крохотной Хиросимы дальнейшие перспективы двоих уникумов оказались под большим вопросом. Тем не менее Одинцов подбодрил физика:
– Не надо киснуть раньше времени. Наука на нашей стороне. Больше оптимизма!
Кашин молча нахмурился, оставил Одинцова, облепленного датчиками, и ушёл восстанавливать макияж. Потом он обсуждал что-то вполголоса с лаборантами перед стеной компьютерных мониторов. Потом лаборанты заменили датчики и опять что-то замеряли. Потом снова началось обсуждение… Одинцов услышал ответ Кашина только часом позже.
– Я не пессимист и тем более не оптимист. Я скептик. По-вашему, наука – это совокупность знаний. А это понятие гораздо более широкое. Это образ мысли. Способ существования. Исследователь обязан быть скептиком и хорошо понимать, что человеку свойственно ошибаться. Не существует бесспорных истин и непререкаемых авторитетов. Любое утверждение, которое выглядит недостаточно убедительным, подлежит проверке. Это единственный путь к познанию Вселенной. В науке сомнения обязательны.
– А в политике? – Одинцов прищурился. – И как тогда быть с авторитетом нашего друга Шарлеманя?
– Я не интересуюсь политикой, – резко сказал Кашин. Выпад в адрес Большого Босса он оставил без ответа…
…и теперь этот разговор занял место среди других кусочков мозаики, которые складывал в голове Одинцов.
Бесконечная ночь продолжалась.
Одинцов размышлял о Кашине и Чэнь. Они – настоящие учёные, то есть скептики, а значит, не могут слепо верить Шарлеманю. В науке они, как и положено, сомневаются в бесспорных истинах, спорят с авторитетами, познают Вселенную и совершают прорывные открытия. Но как раз потому, что человеку свойственно ошибаться, оба не видят окружающего мира за пределами науки. Светлые головы Чэнь и Кашина целиком заняты созданием эликсира бессмертия: эксперимент надо закончить, иначе грош им цена как учёным. Это можно понять, но самая большая ошибка – не думать о последствиях того, что делаешь. «Я не интересуюсь политикой», – заявил Кашин. «Учёный не распоряжается судьбой своих изобретений», – сетовала Чэнь…
…зато Большой Босс готов распорядиться препаратом Cynops Rex для переустройства мира. Одинцов знал об этом больше, чем кто-либо другой: сработало его требование – объяснить солдату манёвр.
«Государства исчерпали себя, – говорил Шарлемань. – Они потеряли контроль над инструментами, которые обеспечивают управление. Нынешняя система власти – полный импотент во всех основных областях, где ещё недавно государство держало монополию. Информационные технологии изменили мир…»
События минувшего полувека это подтверждали.
В семидесятых годах появилась электронная почта. В восьмидесятых Всемирная паутина уничтожила государственную монополию на коммуникации. Протоколы шифрования сделали частную переписку секретной, сеть стала мгновенно доставлять сообщения напрямую от одного пользователя к другому. Тотальной цензуре пришёл конец.
В девяностых рухнул «железный занавес», развалился двухполярный мир, и границы сделались прозрачными. На двухтысячные годы пришлось бурное развитие социальных сетей. Раньше государство контролировало средства массовой информации – теперь любой мог оперативно получать любые сведения в обход государственной системы промывания мозгов, были бы мозги. Вирусные видеоролики позволили молниеносно распространять на весь мир любую идею. Рейтинги популярности блогеров стали опережать рейтинги президентов.
Раньше государство влияло на бизнес – теперь бизнес влияет на государство. Обороты крупнейших корпораций превышают объём валового национального продукта большинства стран. Поисковая система способна как наглухо блокировать любой товар, так и запредельно раскрутить его продажи. А товаром выступают вещи, продукты, идеи, артисты, политики и в конечном счёте – власть как самый дорогой товар.
Наконец, у государства отняли последнюю монополию. С изобретением криптовалюты пропала нужда в государстве, выпускающем деньги. Появилась возможность переводить суммы из кошелька покупателя в кошелёк продавца, между любыми точками мира, без потерь на конвертацию, минуя банки, налоговую систему и органы контроля.
У государства не осталось инструментов управления,
