Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
1. Про всё сначала
В день приближённого числа «пи» майор Одинцов не собирался никого убивать.
Говоря строго, в звании его восстановили совсем недавно, дата вызывала раздражение, а убийство случилось без участия Одинцова…
…но зато в его квартире. Об этом с нервным смехом сообщила по телефону Ева – и разрыдалась. Через считаные минуты после её звонка Одинцов уже мчал на своём внедорожнике из Старой Ладоги в Петербург.
Про день приближённого числа «пи» он услыхал в утренних теленовостях. Под конец выпуска барышня с экрана обмолвилась, что нынешнюю дату – двадцать второе июля – можно записать в виде дроби 22/7, которая даёт в результате примерно 3,14.
– Вот людям делать нечего, – проворчал Одинцов.
Школярская шуточка напомнила, как четырнадцатого марта он так же случайно вычитал в газете, что это – день числа «пи», а ещё через пару дней потерял единственного друга, и кругом полегло ещё человек двадцать, и сам Одинцов уцелел только чудом. Правда, судьба тогда свела его со вчерашним студентом, несуразным историком Муниным, и темнокожей американской красавицей Евой: втроём они сумели отыскать библейский Ковчег Завета и круто повернули не только жизнь всего человечества, но и свою собственную.
Ковчегом теперь занималась особая комиссия ООН. Древний золотой сундук со скрижалями поместили в Михайловском замке, который выстроил в центре Петербурга император Павел. Замок из музея пришлось превратить в крепость, окружённую запретной зоной. Местную службу безопасности, где начальствовал Одинцов, сменил специально созданный международный корпус охраны. Майор пережил изумительный взлёт карьеры на шестом десятке: его зачислили в штат корпуса на полковничью должность – и тут же предоставили оплачиваемый отпуск на всё лето. О чём ещё можно мечтать?
Мунин с молодым задором набросился на диссертацию про многовековое путешествие Ковчега в Россию. Он был уверен, что кандидатскую зачтут сразу как докторскую, и рассчитывал вскоре прибавить к фамилии звучный титул «доктор исторических наук». Разгаданная тайна трёх государей – Ивана Грозного, Петра Первого и Павла – обрастала новыми подробностями. Мунин постоянно мелькал на телеэкранах и упивался славой, но переживал, что публичная жизнь отвлекает от работы: слишком много времени уходило на всевозможные выступления. Несколько дней назад он улетел в Англию для доклада в Лондонском Королевском обществе.
Еву пригласили в группу исследователей Ковчега. Комиссия ООН собрала туда лучших специалистов по истории, лингвистике, археологии, семиотике, культурологии, этнографии, религиозным культам… Гуманитариев было пруд пруди, физиков и химиков тоже хватало, но все они работали на главную задачу, которую предстояло решить Еве с командой математиков и криптографов. От учёных ждали расшифровки надписей на скрижалях Завета. Больше трёх тысяч лет эти надписи читали как десять заповедей, лежащих в основе иудаизма, христианства и ислама; теперь их надо было прочесть как универсальные формулы законов мироздания. Ева погрузилась в работу, хотя и не так глубоко, как обычно…
…потому что уже второй месяц жила с Одинцовым.
В начале апреля, когда их троица передала Ковчег международному сообществу, Одинцов и Мунин оказались в госпитале. Там до конца весны их врачевали от последствий отравления, полученного в схватке за Ковчег. Еве при химической атаке досталось не меньше, но она предпочла швейцарскую клинику.
– Мне тридцать восемь лет, и я привыкла заботиться о своём здоровье, – объявила Ева, улетая из России.
В Швейцарии она пыталась выбросить Одинцова из головы, а после клиники приняла приглашение комиссии ООН и в первых числах июня опять была в Петербурге. Ева без предупреждения отправилась домой к Одинцову, сказав себе, что должна поблагодарить его за спасение – и вообще за всё; на пороге крепко обняла…
…и осталась. Они провели в постели остаток дня и позже со смехом вспоминали вытаращенные глаза Мунина, который появился к ночи. Дверь ему открыла счастливая Ева. Из одежды на ней была только просторная клетчатая мужская рубашка, надетая на голое тело. Мунин смерил красавицу взглядом – от смоляной копны кудрей, рассыпанных по плечам, до умопомрачительных шоколадных ног и обратно, – поправил очки на носу и, когда Ева весело чмокнула его в лоб, сказал только:
– Ну вы даёте…
Мунин квартировал у Одинцова с тех пор, как начались поиски Ковчега. Из госпиталя они вернулись домой вместе. Теперь подоспела Ева, и троица снова была в сборе. Они чудесно отпраздновали встречу, успели обсудить почти всё на свете, а под утро Мунин сложил в сумку вещи и поплёлся в прихожую. Одинцов по обыкновению изогнул полуседую бровь.
– Ты куда это?
– На волю, – сказал Мунин. – У вас тут медовый месяц, а я… В общем, третий лишний. Не пропаду, не беспокойтесь.
– Ещё чего! – с непередаваемой интонацией и милым акцентом объявила с кухни Ева, уперев руки в бока.
– Вот именно, – поддержал её Одинцов. – Давай-ка не блажú. Сейчас на боковую, а завтра всё решим.
Мунин не стал дожидаться привычных слов «это не просьба, это приказ», отнёс сумку обратно в свою комнату и послушно отправился в ванную чистить зубы перед сном.
На следующий день действительно всё решили. Мунин оказал вялое сопротивление и был оставлен жить в квартире, а влюблённая парочка укатила в Старую Ладогу, за сто тридцать километров от Петербурга. Для работы Еве достаточно было появляться в городе раз-другой в неделю, а Одинцов наслаждался отпуском.
Варакса, старый друг, перед смертью привёл дела в порядок и оставил почти всё своё добро Одинцову. Завещание вступало в силу только через два месяца, но родственников у покойного не нашлось, больше никто на имущество не претендовал, и Одинцов с Евой привольно зажили в усадьбе Вараксы на берегу Волхова.
Лето выдалось – из ряда вон. Природа явно перевыполняла норму в семьдесят солнечных дней, отпущенных Петербургу с окрестностями на весь год. Одинцов хлопотал по хозяйству и загорал под несмолкающий стрекот кузнечиков, Ева привыкала к белым ночам и училась ловить рыбу. Пару раз в Старую Ладогу выбирался Мунин, сетуя, что так и не успел съездить на рыбалку с Вараксой.
Одинцов тоже что ни день поминал погибшего друга и не расставался с чётками, которые Варакса сделал собственноручно. Теперь уже некого было спросить, зачем на толстую нить нанизаны резные нефритовые бусины из Китая, колючие косточки индийской рудракши, серебряные кубики с буквами иврита на гранях… Вечерами Ева задумчиво перебирала в тонких пальцах этот странный набор, уткнувшись в экран компьютера: за летними радостями и любовными утехами она не забывала о работе.
Ева… Одинцов стукнул ребром ладони по рулю. Почему она не предупредила, что прилетит днём, а не ночью?! Когда Еве надо было попасть в город, Одинцов отвозил её и занимался своими делами, чаще всего тоже связанными с Евой. Поселившись у Одинцова, она попеняла ему на то, что ни в квартире, ни в загородном доме нет ни одного приличного зеркала – такого, чтобы женщина могла хорошенько рассмотреть себя во весь рост.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
