там учиться. Мне почудилось, что там я буду ближе к отцу. Так оно и оказалось потом. Я, правда, очень его люблю, и прощать мне ему точно нечего. Машка несла мне какую-то ахинею про отца, но я даже слушать не стал, просто ушёл и всё. Мне кажется, сочетание филологического факультета с провинциальной учительской средой абсолютно лишает даже проблесков разума. Может, гражданская служба её слегка отрезвит.
— Ты говорил Богдану про твоё отношение к нему… и к Андрюшке? — спросила Прасковья.
— Говорил, — кивнул Мишка, — Хотя такие разговоры мне нелегко даются. Мне как-то неловко.
— И что же? — спросила она.
— Не поверил. Ответил что-то вроде: «Спасибо, конечно, ты очень добр ко мне и незаслуженно великодушен». — Прасковья прямо-таки услышала голос Богдана.
— Знаешь, что тебе следует сказать ему?
— Что?
— Скажи ему, что ты очень любишь Андрюшку, считаешь своим братом и в случае чего не бросишь.
— А кем я его ещё могу считать? — изумился Мишка. — Разумеется, не брошу. По-моему, это очевидно каждому.
— Ну, видишь ли… У тебя ведь будет со временем своя семья, жена. Неизвестно, как она отнесётся. А Андрюшка ещё такой маленький, его воспитывать и воспитывать… Вот всё это, возможно, угнетает Богдана.
— Зачем мне такая жена, которая плохо отнесётся к моему родному брату? — изумился Мишка. — И вообще странное предположение, что я способен его бросить, устраниться. За кого вы меня принимаете?
— Вот и найди случай сказать обо всём этом Богдану. Для него это важно, мне кажется.
Мишка, простая душа, вывалил это на следующий день, за завтраком. Прасковья покормила Чёртика, он уснул, а они пошли на кухню выпить кофе. Вернее, мужчины — кофе, а она — чай с молоком: кофе Чёртику не полагается.
Чёртик получился исключительно дисциплинированный: сосал да спал. Нянька Лариса сказала, что никогда такого удивительного ребёнка не видела.
— Не сглазьте! — со старушечьим каким-то испугом проговорил Богдан. — Впрочем, наши старшие, близнецы, одного из которых Вы тут видите, были тоже довольно спокойные дети. Говорят, с близнецами трудно, заорёт один — и тут же другой, но наши как-то не слишком орали.
— Вы замечательно управляетесь с маленькими детьми, — похвалила Лариса прежде, чем удалиться.
— Удивительно, как всё отчётливо помнится: как мы привезли вас с Машенькой, как купали, как всё это было… Управляться с малышами я, пожалуй, умею. А вот дальше… В школу вы пошли уже без меня, и воспитывали вас совсем другие люди. Бог весть, с кем будет Андрюшка… — Богдан болезненно поморщился.
— Пап, ну зачем ты впадаешь в какой-то, извини меня, бытовой агностицизм? — негодующе произнёс Мишка. — Не знаешь, кто будет воспитывать!
Ты будешь воспитывать. Мама будет воспитывать. И я буду воспитывать. Музыкой буду с ним заниматься… Он же мне родной, не так ли?
Прасковья машинально отметила это «не так ли»: это, очевидно, “isn’t he”, всё-таки думает он в высокой степени по-английски.
— Или вы меня не считаете своим? — он даже слегка покраснел от возмущения.
Богдан смотрел на него с грустной, понимающей усмешкой.
— Считаем, разумеется, своим, — он положил руку на Мишкино плечо. — Но ты же понимаешь: жизнь сложнее схем. Сейчас весь мир в зоне турбулентности. Ты — служивый чёрт, себе не принадлежишь. Тебя могут оставить здесь и поручить тебе какие-то исследования, а могут — отправить… к чёрту на кулички, — Богдан улыбнулся. — Будем надеяться, что всё обойдётся и Андрюшка вырастет с нами… с тобой…
Мишка встал и ушёл, похоже, с чувством исполненного долга. Она осталась вдвоём с Богданом. Вдруг поняла: надо просто спросить. Вот так взять и безо всяких околичностей спросить. И она спросила:
— Богдан, скажи мне: тебя что-то беспокоит?
— А что — заметно? — устало улыбнулся Богдан.
— Заметно, — подтвердила она.
— Хорошо, я отвечу. Сколько у меня времени на доклад? — с лёгкой иронией спросил он.
— Ну, полчаса есть, — ответила она.
— Прасковья, я не хотел бы тебя беспокоить, но дело вот в чём… — он замолчал, подбирая слова. — Дело в том, что в западных СМИ, притом важных СМИ, появилось сразу несколько публикаций о необычайно успешной идеологической работе в России. Много пишут о твоём ведомстве, и как это устроено в школе, и везде…
— И ты из-за этого обеспокоился? — она погладила его по руке. — Так было всегда, сколько себя помню. Меня об этом осведомляют; по-моему, ничего сверх обычного.
— Может быть, может быть… хорошо бы, — протянул Богдан. — Но я тем не менее подготовил тебе ссылки на несколько довольно серьёзных публикаций. Прочти их, они того сто́ят.
— И это всё, что тебя беспокоит? — уточнила Прасковья.
— Да, всё, — кивнул он. — Но эта мелочь может оказаться тем облачком из «Капитанской дочки», из которого возник буран. Бояться, а тем более паниковать — не надо. Бояться вообще ничего не надо, но надо знать. Прочти, пожалуйста. Обещаешь?
— Ну, хорошо, — согласилась Прасковья.
Начала читать, но отвлеклась и не закончила. Надо попросить референта сделать подборку на эту тему.
64
С утра, кормя Андрюшку, зачем-то прослушала гороскоп на неделю: просто поленилась выключить радио. Гороскоп обещал её знаку, Тельцу, важную встречу с человеком из прошлого. «Машка что ли опять заявится», — подумала вяло: со своими родными, решительно отвергшими Богдана, она отношений не поддерживала, хотя Богдан время от времени порывался поехать к её родителям. Она не разрешала: к чему нарываться на оскорбления? Пожала плечами и выключила астрологов.
Она уже выходила на службу — ненадолго, в перерывах между кормлениями, но и это дисциплинировало сотрудников. Их дом в Соловьёвке был почти готов, Рина закупала домашний обиход, а они всё жили и жили в той самой съёмной квартире в Столешниках: очень уж удобно жить в двух кварталах от работы.
Когда возвращалась домой, при повороте с Тверской с ней рядом оказался высокий брюнет в клетчатой кепке и в чёрной куртке, показавшийся чем-то знакомым.
— Прасковья Павловна, — проговорил он более утвердительно, чем вопросительно.
— Да, это я, — подтвердила она.
— Добрый вечер. Я Родион Чернов, — деловито проговорил мужчина. — Мне необходимо говорить с Вами и с Богданом. Это ургентно.
Было ясно, что Родион давно не говорит по-русски.
— Рада Вас видеть, Родион, — радушно ответила Прасковья. Она и впрямь была более рада, чем не рада. — Я живу тут рядом, Богдан дома.
— Я знаю, где Вы живёте, и Ваш личный телефон тоже знаю, и даже адрес Вашего нового дома знаю, но мне не хотелось предупреждать. Я решил, что так будет лучше. Богдана я тоже не предупреждал.
— Лучше так лучше, — согласилась Прасковья.
«Точно так же, без предупреждения, пришла когда-то «чёртова бабушка». Видно,
