– Я уж всерьез боялся, что ваше племя исчезло без остатка. Боялся, что дни мои сочтены. Но теперь-то всем этим страхам конец. Ваша кровь и кровь ваших собратьев придаст мне сил, вернет к жизни эти старые, порядком уставшие кости, – с плотоядной усмешкой продолжал он. – Вдобавок, сегодняшний день удивительно щедр на подарки. Твои друзья поделились со мной кое-каким секретом. Хотя, должен признаться, чтобы извлечь его из них, потребовалось немало боли и колдовства.
Тут-то Самсон и заметил на мешке пятна крови, сочащейся изнутри.
– Однако секрет вполне стоил стараний. Ах, что это за секрет! – Сощурившись от удовольствия, шаман причмокнул губами. – Победа за мной, малыш. Сколько же лет прошло… но вот оно мое. Паупау мое. Теперь мне никто и ничто не помеха. Я стану править этими землями, лесами, людьми – всеми людьми, сколько их ни найдется. Теперь они живо выучатся преклонять предо мною колени.
Лес, спрыгнув на пол, метнулся влево, вправо, шмыгнул мимо шамана во тьму коридора, однако Мамунаппехт с необычайным, сверхъестественным проворством взмахнул посохом и накрыл опоссума сетью. Лес завизжал, забился, точно сеть обожгла его огнем, но вырваться не сумел. С маху швырнув Леса об пол, шаман наступил ему на шею и придавил к земле.
– Дай демонам бой, Отец! – крикнул Лес. – Скорее, не мешкай!
– Олень тебя не услышит, – хмыкнув, заверил его Мамунаппехт. – Сгинул он, и на этот раз навсегда. Оттуда, куда он отправлен, возврата нет.
Шаман снял с пояса нож.
– Стой! – закричал Самсон. – А ну, прекрати!
С этими словами он устремился вперед, прижался лицом к черепу изнутри. Демоны взвыли, да так, что их вой клинком вонзился в самое сердце, в самую душу, и Самсон взвыл с ними вместе.
Шаман в изумлении уставился на череп.
– Нет! – вскрикнул он. – Как ты сумел проснуться?!
Но тут взгляд его остановился на скомканной маске под ногами, и Мамунаппехт заговорил совсем по-другому – негромко, вкрадчиво, успокаивающе.
– Спи… Тебе нужно уснуть… Только в этом твое спасение…
– Отец! – завизжал Лес. – Не взду…
Мамунаппехт сильней придавил ногой его горло, заставив опоссума, задохнувшись, умолкнуть на полуслове, наклонился, свободной рукой подобрал маску и вновь накрыл ею череп. Едва маска вернулась на место, все вокруг заволокло мутной пеленой, все звуки сделались тише, и пауки хлынули к Самсону волной, окутав его мягким, покойным коконом.
Как только в глазах Самсона потемнело, демоны разом угомонились, двинулись прочь.
– Спи, – донеслось откуда-то издалека, да так сладко, так соблазнительно. – Только сон положит конец несчастьям и кровопролитию. Только сон избавит тебя от мук. Усни же. Усни…
Как Самсон ни боролся с дремотой, голос шамана нежной рукой влек его за собой, все дальше и дальше, глубже и глубже во тьму, в сладостную, уютную тьму.
– Спи, – ворковал шаман. – Только сон может остановить Хобомока…
– Хобомока… Хобомока…
Это имя отдалось эхом под сводами черепа, кольнув, вонзившись в самую душу.
– Хобомока… Хобомока… ХОБОМОКА, – все громче и громче звучало вокруг.
«Я не Хобомок!»
Демоны снова придвинулись ближе, столпились совсем рядом, за самой спиной. От каждого веяло голодом, нарастающей яростью, жаркое дыхание демонов жгло затылок. Еще миг, и демоны заворчали – поначалу негромко, но вскоре, взъярившись, разбушевались вовсю. Пауки, словно испугавшись их буйства, отхлынули прочь, и Самсон снова увидел и черепа диких на стенах, и шамана, Мамунаппехта, торжествующе скалясь, выжимающего из опоссума жизнь.
«Это не я… это же ты! Ты и есть Хобомок!»
С этой мыслью Самсон повернулся лицом к своим демонам.
А, повернувшись, увидел перед собой огромного оленя, ослепительно блещущего золотом, и еще оленя, точно такого же, только обгоревшая шкура его густо дымилась, а от головы остался лишь череп. Оба, вцепившись в горло противника, напрягая все силы, душили друг друга насмерть.
– Мы с вами – одно и то же, – сказал Самсон, потянувшись к ним.
Едва его пальцы коснулись обоих, все вокруг озарилось слепящей, опаляющей вспышкой света. Все трое взвыли от боли, но боль принесла с собой бессчетное множество воспоминаний, переживаний, чувств, нахлынувших со всех сторон, взвихрившихся, закружившихся вьюгой в черепе, в сердце, в душе. Ток их набирал силу, неудержимо несся навстречу, пока, спустя долгое-долгое время, три вопля, три голоса, три души не слились воедино.
Не понимая, где он и что с ним, Самсон заморгал, но как только в глазах прояснилось, увидел перед собой увешанные масками стены пещеры и понял: он все еще внутри черепа. Мамунаппехт на полу боролся с Лесом, пытаясь взрезать опоссуму горло.
– Хобомок, – прорычал Самсон и поднажал на череп изнутри – сильнее, еще сильнее.
Треск кости… и череп слегка подался. Во лбу кольнуло, и в уши тут же ударил визг и рык Леса.
Лес впился в Мамунаппехта зубами. Шаман, вскрикнув, вонзил нож в грудь опоссума – раз, другой…
– НЕТ!!! – взвыл Самсон и удвоил усилия.
Казалось, его собственный череп вот-вот расколется надвое. Снова сухой треск кости, вновь острая боль во лбу, однако сдаваться Самсон и не думал. Маска на черепе затряслась мелкой дрожью.
Шаман, подняв взгляд, сдвинул брови.
– Стой!
Еще раз вонзив нож в грудь Леса, он вскочил с пола, стиснул ладонями готовый вот-вот лопнуть череп.
Самсон собрался с силами и вновь поднажал изнутри. Еще треск, еще… Череп в руках шамана начал крошиться, а Самсон почувствовал, что растет, растет ввысь и вширь. Миг – и боль исчезла, как не бывало, уступив место ощущению несказанной свободы: тьма, теснота, безысходность развеялись без остатка, как дым, и Самсон вновь оказался в пещере, на полу, среди осколков собственного черепа.
Мамунаппехт отпрянул прочь. Взгляд его исполнился ужаса пополам с оторопью.
– Нет!
С бешено бьющимся сердцем Самсон поднялся на ноги, набрал полную грудь воздуха, испустил долгий утробный рык и устремил взгляд на шамана.
– Я – и заботливый пастырь, и погубитель. Я – сама жизнь и сама смерть!
Шаман сунул руку в мешочек, подвешенный к поясу, бросил Самсону в лицо пригоршню желтого порошка, обрушил на Самсона целый шквал не слишком-то внятных выкриков, принялся чертить пальцем в воздухе какие-то знаки.
Порошок оказался неожиданно едким. Невольно отпрыгнув назад, Самсон врезался спиной в стену. Все вокруг будто туманом заволокло, а едва в глазах прояснилось, Самсон увидел шамана, ловко карабкающегося вверх по стене. Руки и ноги Мамунаппехта словно раздвоились, треснули вдоль, обернувшись четырьмя парами паучьих лап, к паре глаз прибавилось еще две. Разразившись громким квохчущим хохотом, шаман проворно влез на стену и засеменил прочь по потолку.
