Истинные мученики благодарили Творца за ниспосланное имСТРАДАНИЕ, полное бесконечного смысла, животворившее личность, озарявшее тьмусуществования и сотрясаешее их души чувством неземного счастья. Страдание былодля них страстным признанием и доказательством любви и до-верия разума к Душе.И страдание то исторгало из нее счастливые слезы и ответную страсть полногоразделения страданий в нелегком пути этой жизни. Нисколько не возвышая себя надморем людских страданий, мученики возносили и возносят молитвы благодаренияТворцу, и Творец ответствует им, даруя каждый миг слитые воедино радость вболи, боль в радости, соитие в разлуке, разлуку в соитии, в преходящемнетленное, в нетленном преходящее, и, следоеательно, чувство полноты ибесконечности бытия в Вере, Надежде и Любви.
Так приблизительно сказал тебе князь и добавил беззлобно,поскольку мысль о страдании сама собой сняла мстительное желание умапрезрительно поехидствовать над существом заблудшим и несчастным:
– Вы, товарищ, перепутали понимание со страданием.Поэтому, в отличие от мучеников, вы не благодарите Боаг за понимание, анаоборот, строчите письма генсеку Сталину с просьбой разобраться впроисходящем. Противоречите себе, батенька. Вы трагикомичны, в лучшем случае, впопытке изобразить из себя мученика, и я понимаю ее как зависть к образуистинного страдания, которого не видать вам, как своих ушей при обращении кДьяволу. Он хохочет над вами. Хохочет и плюет! – Ты сам тогда засмеялся,Понятьев, а князь продолжал: – Эпизод дела, в котором мы все участвуем, то естьвоплощаем инсинуацию в реальность с помощью важнейшего из искусств, за что еготак обожал невежесвенный в культурном отношении господин Ульянов, лишний разговорит мне о том, что не существует ситуации, когда Бог может потребовать отчеловека принесения в жертву совести. Не может, ибо совесть дана Им человекудля сопротивления Души всем искушениям дьявольских сил и лукавств Разума, всемих попыткам оторвать Душу от реальности, какой бы абсурдной и трагической онани казалась. Не требует Бог от человека принесения в жертву совести. Если жеприносится такая жертва, то она освящена неправильно истолкованным и невернообращенным чувством долга и радостно принимает ее Сатана, как крупный вклад встроительство мертвого храма человека нового типа, безличностного раба ипомощника в сеоем грандиозном, жалком, богоборческом, жизнеразрушительномпроекте.
Я подмигнул князю в знак того, что он может смело продолжатьсвою мысль.
– Для чего вы так достоверно и вдохновенно, граждане,вживаетесь в образы вредителей, троцкистов, агентов гермаской, испанской,японской разведок и убийц Ильича, прости меня, Господи, за эту роль, зачем?Зачем быть вам не самими собой?
– Мы хотим вместе с гражданином следователем доказатьнашу невиновность Сталину, исходя из абсурдного, – ответил то ли Лацис, толи Гуревич, то ли Ахмедов, а ты, Понятьев, молчал.
– Причем тут ваша невиновность, когда вы сами пожинаетето, что посеяли, взрастили и выхолили, коллективизировав в партии и в делеразрушения морали и права собственную Совесть? – вскричал князь,раздваиваясь в моих глазах, резко жестикулируя и фиглярничая, как и положеноактеру, не вышедшему из роли. – Почему вы думаете, что Сталин так иповерит, что вы воспроизводили не действительно случившееся, а то, чего с ваминеобходимо и принципиально быть не могло ни-ког-да, потому что этого никогда немогло быть? Почему вы думаете, что ваше доказательство всесильно, так как оноверно? Вы же потеряли совесть, вы же заложили ее, а люди, потерявшие совесть,способны буквально на все, от братоубийства до диверсии против моего здоровья !Объективное отсутствие в вас совести и полная безличность – причина того, чтолюди, ломающие поначалу при известии о ваших арестах головы, затем очень быстросоглашаются с мыслью о вас, как о маскировавшихся врагах. Люди бессознательночувствуют вашу способность пойти буквально на все, а Сталину это свойствокоммунистов, распявших мораль, известно лучше, чем кому-либо, и во многомименно поэтому совершенно абсурдные, архиабсурдные факты вдохновленного имтеррора окружает атмосфера доверия. Потеряв совесть, вы потеряли чувствореальности. Вы делали с другими все, что хотели. Теперь другие делают с вамивсе, что хотят, но вы хотите, в мучительной попытке логически объяснитьпроисходящее, подменить страдание пониманием и даже сверхпониманием, то есть,отнести непонятное к мертвой категории исторической необходимости, где размытыи стерты цели и средства, причины и следствия, реальность и извращение, жизнь исмерть.
– Мы, коммунисты, веруем в историческую необходимость и– точка! Иной дороги и веры у нас нет. Если мы сегодня отпали под ее каток, тозавтра под него попадут другие. Попадут и помучаются почище нас, поскрежещутзубами, вылижут собственную желчь, похаркают кровью и проклянут врагов своих исвоего класса! – это ты сказал, Понятьев, и добавил: – С нами вера,надежда и ненависть!
Вдруг, схватившись руками за лысину, под которой уложеныбыли гримером темнорусые кудри, князь зашатался в немой муке, застонал и,плача, завопил:
– Боже мой!.. Боже мой! Это – ужасно!.. Это – ужасноБоже мой! Спаси меня от их смрада и скверны!
– Кончай перекур! – крикнул я. Зрелище извращенцеви плачущего «Ильича» было невыносимо. Мимо нас шел отряд пионеров в белыхрубашках с красными галстуками. Ребятишки самозабвенно пели, не воспринимая,конечно, адской гармонии и зверского смысла текста песни:
Смело мы в бой пойдем За власть советов И как один умрем Вборьбе за это!
Князь, отшатнувшись, смотрел на них высохшими, вытаращеннымиглазами, ты, Понятьев, глотал слезы, остальные тряслись от беззвучных рыданий,а ребятишки салютовали Ильичу, сидевшему на бревне в черном с бархатнымворотничком пальто и кепчонке, и, кончив петь, проскандировали: «Ленин жил! Ленинжив! Ленин будет жить!» Потом снова запели:
И как один умрем в борьбе за это!
– Кончай перекур! – еще раз сказал я.
– Подождите, товагищ… Газгешите дослушатьне-че-ло-вечес-ку-ю музыку! – взмолился князь, юродотвуя.
– Кончай, говорю! – заорал я, чуть не врезав емупо шее.
Глава 71
Вижу. Вижу, что не терпится вам, Василий Васильевич. Гонитевы время, как ветер гонит воду рек, но течь они не перестают от этого быстрей,а я гоню время вспять, и его не становится больше. Терпеть нам немногоосталось… Я, кстати, не спешу выговориться. Последнее слово придет само собой,и его не спутаешь с предпоследним. . . Вот капустка квашеная прилетела. Столсейчас накроют. Вы позволим себе кое-чем сегодня полакомиться. Позволим. Яугощаю.
Сейчас же я хочу искупаться. Необыкновенно аппетитно делатьчто-либо в последний раз и не суетиться при этом, не жадничать, не воображать,что отпущенного может вдруг стать больше. Не помочусь же я в конце концовдесять раз вместо одного-двух, ну, в крайнем случае, пяти, и то при условии,что мы набухаемся от пуза «Балтийского» пива! Верно? Как не выпью литр«Смирновской»… Впрочем, пить я не собираюсь. Нельзя… туда являться под балдой.Нельзя... Это я решил твердо. Твердо… Идемте купаться. Папашка уже там…
