до Монтбана и далее до Тулузы, потом Кастельно Моньоак и до Тарба, он длинный, но безопасный. Второй; через; Ажен, Ош, и далее Тарб, короче на два дня, но уж очень он порой опасный, из–за того, что проходил по землям не синьорий, а кантонов. Эля выбрала второй путь. Она торопилась. Море могло стать преградой. Если она не успеет придти до начала штормов, она может прождать в Байонне месяца два или три. Но как только они минули границы графства, как в первой же древне народ крестных ходом встретил Элеонору Справедливую, виконтессу Ордино и Сент Жулия де Лория. Эля поняла, почему ей больше не нужна была охрана.
Несколько молодых оруженосцев просили её перед расставанием подарить по ленточке из её наряда на память. Старый сержант просто преклонил колено. Окруженная счастливыми селянами она смогла лишь сказать всем им,– Благодарю!! – и бросила мальчикам-пажам по платку, на память. Крестьяне заменили лошадей и на руках понесли Элеонору далее в сторону Оша. Её «бегство» было триумфальным шествием, и если бы она захотела, то собрала бы армию, и неизвестно остались бы короли при своих владениях.
В Тарб она прибыла утром, где вотировала три смертных приговора и ввела в наследство более восьми человек. Городской глава, беспрекословно погрузил в барку бочку с солью и сразу удалился во избежание начала нового судебного процесса, – «О воровстве имущества, невинно убиенных граждан, городской администрацией». Люди, очарованные красотой Эли забыли об этом, многие плакали, искренне жалея маленькую, но справедливую виконтессу. Так ведя суд, и чиня расправу, она за неделю по Адуру добралась до Байонны. Все случилось, как и было сказано Епископом Кагора. Ей иногда бывало стыдно, что она тогда в аббатстве посмеивалась над его нарядом и сравнивала его с петухом.
Городской глава сразу без проволочек отвел её к самому старому и лучшему моряку, и молча удалился, так как при переговорах о цене, и маршруте присутствие чужих людей не приветствовалось. Суеверные «львы моря» – баски считали, что чужой всегда сглазит либо сделку, либо жизнь моряка.
Лев моря оказался пучеглазым и кривоногим мужчиной лет 36. Он выслушал просьбу Элеоноры о найме самой лучшей сорока футовой, одно мачтовой Голете, и попросил время до конца дня на обдумывание предложения. Впрочем, перед прощальным поклоном он, объясняя свою задержку в принятии решения об отплытии, глядя в глаза Элеоноры, заявил.
– О прекрасная, море открыто, но уж очень море, бешенное и не каждый день оно ждет нас. Я буду молиться, и думать, до вечера. Думать о тебе, а молиться о помощи Божьей, что бы ты, о, прекраснейшая госпожа моей души, смогла дойти по морю, туда, куда тебе госпоже надо. Кстати куда госпоже надо?
Эля посмотрела на сопроводительное письмо, вернее на дощечку, прикрепленную к шелковому шнуру, накрепко связывающему письмо. На дощечке был вырезан адрес.– Королевство Швеция, Готланд, Вильгельму из вольной Модены.
–Готланд, – ответила она ему.
–Но госпожа двух здесь бочек мало! Это же в море Мрака. Там мало солнца и дикие люди. Норманны – разбойники оттуда родом, и сколько зла они принесли нам разбоем на море. А там госпожа все такие. Три бочки!!!!.
Эля немного уже разбиралась в тонкостях судоходства все-таки королева, а Кастилия все-таки имеет выход к морю, да и пребывание в торговом Кагоре пошло ей на пользу.
–Две бочки. Я дам только две бочки. Но большие бочки в морскую тонну, – сказала она твердым голосом.
–Госпожа насколько они большие? Повтори!!
–В морскую тонну.
–Ну, если так, тогда, госпожа не ищи другого. До вечера мы погрузимся!
И в знак согласия приложился устами к распятию, висевшему на его груди. Эля в знак согласия тоже поклялась, но на Евангелии.
Бесстрашный моряк свистом позвал прогуливавшегося не очень далеко главного городского администратора, и в его присутствии пожал руку хранительнице Камино в подтверждении сделки. Но, либо по незнанию, либо так из озорства, или лихости, он лишь склонил голову в небрежном поклоне, а не опустился на колени во время скрепления сделки. Две звонкие пощечины с отборными кастильскими ругательствами моментально привели его в чувство и он, опустившись на колени, молил свою королеву Элеонору Кастильскую о прощении. Прощение было даровано, в знак чего он получил короткий меч работы местного кузнеца131.
Но на мольбы провинившегося о прощании и поиски меча – знака дарованного прощения, пришлось потратить несколько драгоценных часов, и корабль вынужден был выходить в море поздним вечером во время прилива.
Объяснялись, эти действия, приведшие к задержке довольно просто; капитан не приклонив колени, нанес удар по авторитету виконтессы. Эту оплошность ему необходимо было исправить, во что бы то ни стало, ведь моряк не имел дома в общепринятом значении этого слова. Он имел только зимние стоянки, и, где его заставала зима, там и был его дом. Вдруг еще, когда, ему придется зимовать в Байонне, а городской глава, памятуя о его непочтении к властям и обычаям Байонны, откажет в предоставлении места для голете на песчаной части городского берега и ему придется оставить свою Голете на камнях, что во время зимних штормов опасно. Поэтому ругаться с владетельными особами, и местными властями ему было никак нельзя. Напомним, Эля была и владетельной особой, и местной судебной властью одним словом – виконтессой. Получив прощение ему было необходимо получить и знак прощения. Вот именно для того что бы показать всем, что он прощен ему и был выдан короткий меч. Длинный меч дарить было нельзя, он хоть и лев моря, но все-таки не рыцарь. Нож, тоже не по чину, не бандит же он, в самом деле, а просто моряк. Да и владетельной особе нельзя, дарить подлое оружие. Вот и получилось, так, что в знак прощения он получил меч, но короткий, из рук особы королевской крови с вытекающими привилегиями и обязанностями. На мольбы и обсуждения уровня и размера «свидетельства о прощении» в нашем случае – меча, ушло драгоценное время.
Вечером жители Байонны с удивлением смотрели, как одномачтовый Голете с изображением святого Климента на корме, несмотря на прилив, мужественно, преодолевал волну и двигался в сторону открытого моря. На корме стояла женщина в белом платье, ее волосы покрытые золотым шелковым тюрбаном, горели в лучах заходящего солнца. Капитан судна, высока подняв за лезвие меч, крестил море и кричал слова молитвы Богородице. В сумерках горожане успели рассмотреть, как на голете подняли парус, и как судно быстро растаяло в тумане. В этот вечер, после прощания с кораблем, они
