Спиртное наливали понемногу, лишь пригубить. Звучали короткие речи. Но в основном молчали. Каждый думал о тех, кого уже нет рядом.
На следующий день после похорон близкие родственники отнесли завтрак – тарелки с поминальной кутьей – на кладбище.
Глава 38
Разговор
Еще долго стелились над седым ковылем слова старинной казачьей поминальной песни.
От чого ж ты почорнило
Зеленое поле
Почорнило я ж вит крови
За вольнаю волю
Близ местечка Берестечка
На четыре мили
Мили славны запорижцы
Своим трупом вкрыли
Ай шож мене гай вороны
Подкралысь средь ночи
Клюють очи козацкия
А трупов не хочут
Почорнило я зелено
Тай за вашу волю
Я щей буду зеленети
А вы ж не холы
Тихо стало в станице да окрестностях. Минуло Успение. Отпразднованы тризны да поминки третьего дня, девятины, сороковины.
– Душа тико разлучилась с телом и вона до трех дней дома, а на третий день иде на поклонение до Господа Бога. Ей показывают рай и плохэ показывают. Потом опять ее отпускают, душу, говорят, она дома. Потом на дэвятый дэнь, а после дэвятого дня она проходэ всэ мытарства. Водят ей по палатах, яки мытарства, задают вопросы – она отвечает… до сорока днэй будут судить на мытарствах, – говорили одни.
– До сорока дней душа дома бывает, а сорок дней отправили – тогда душа уже пошла, кто в рай, кто в ад, – вторили им другие.
– Я вот кажут шо якоце помынают усэрдно родственники, уси моляца, воны ему грехи трошки замолют и там Господь тодышь вроде смылуеца, – поддерживали третьи.
Традиции казачьи тянулись из седины веков. От пращуров, принявших Святое Крещение. Традиции крепли, обрастали своим, присущим лишь казачьему народу, колоритом. И неизменным в поминальных днях оставалось то, чтобы молитвами и словом добрым в память облегчить душе прохождение мытарств и помочь, если это возможно, обрести лучшую долю на том свете.
В сороковой день заказана была служба в храме. Служил отец Иосиф. Дьякон нараспев читал Псалтырь. Был устроен большой обед, как и в день похорон, на майдане. Для раздачи помина в церкви казачки напекли пирожки, кныши, бурсачки, лесенки. У лесенок обязательно три проножки – перекладины.
Души погибших казаков, пребывая три дня среди родных, насладившись до девятого дня красотами рая и до сорокового дня вкусив ужасы ада, вознеслись на упокоение вечное и суд Божий, ко престолу Господа.
«Почивайте, други, нас ждите!»
Вслед за Успением наступила пора урожайная. Как и в любом деле, вся станица, за исключением стариков да детей малых, в трудах время проводила.
Незаметно и конец сентября пришел, когда закончен был сбор урожая, и молодые неженатые казаки начинают пытать счастья в сватовстве к понравившимся им казачкам. Время трудов сменялось временем разгульным. До начала рождественского поста торопились станичники свадьбы играть. Иначе пост – время строгое, не до разгула.
Подъесаул Микола Билый, получивший очередной чин за успешно проведенную операцию по уничтожению враждебного черкесского аула, чистил любимого коня на базу, возле батькиной хаты. Рана его затянулась, лишь рваный шрам напоминал о том дне, когда жизнь тогдашнего сотника висела на волоске.
День был субботний, основные работы в саду были окончены еще неделю назад. Микола теперь проводил свободное время в обучении молодых казаков воинскому искусству. Но конь казаку – не просто боевой товарищ.
Конь – почитай целый дом для казака в походе. И чтобы в таком походе конь не подвел, ему требовалась бесконечная забота. Да и кто знает, когда следующий боевой выход. Нужно быть готовым всегда.
Рядом крутился младший брат Михайло, помогая. Микола, улыбаясь, потрепал чуб парубка, спрашивая по-русски – уговор между братьями такой настал, готовили к юнкерскому:
– Ну, что там Кочубей? Был?
– Пашка-то? – Михайло шмыгнул носом, утирая со лба испарину. – Был, конечно!
– Каждый день ходишь?
– А то и по два раза!
– Не томи!
– А что говорить? Плох Пашка. Худющий, не ест ничего. Бабка говорит, нутря отбиты, а те, что не отбиты – порваны. Отмаливает его каждый день, да хохлушка к нему бегает. С ложечки его бульоном кормит. Только у нее и ест.
– Это Марийка, что ли? – нахмурился подъесаул.
– Да кто еще? – Михайло вздохнул, как взрослый. – Бабка Аксинья говорит, что, может, любовь хворобу победит.
– Ну, может, и победит, – неопределенно сказал Билый, легко хлопая коня по шеи. А у самого глаза потемнели от гнева, так ему неприятна была мысль о любви казака к хохлушке.
– Микола! – позвал с база старшего сына станичный атаман Иван Михайлович Билый, – передохни чуток, сынку. Иди послушай, что о нашей линии Черноморской в газете написано. Судя по слогу, писал кто-то из наших, из казаков. Мало того, из черноморских, не линейных.
– Заканчивай без меня.
– Понял, – с готовностью отозвался младший брат.
Микола отер пучком соломы холеные бока коня, сполоснул вспотевшее от жары лицо в кадке с водой и не торопясь, размеренно, потягиваясь на ходу, подошел к Ивану Михайловичу.
– Сидай, – указал на место рядом с собой станичный атаман. – Стало быть, слухай. Интересно пишет.
Иван Михайлович слегка прищурил глаза, чтобы строчки не расплывались, и, разгладив пышные усы, начал читать:
– 23 мая 1793 года атаман Захарий Чепега отдал приказ войсковому полковнику Кузьме Белому о расстановке кордонов от Воронежского редута до Казачьего ерика «расстоянием один от другого в десяти верстах, с определением на каждый кордон по одному старшине и 50 человек казаков». Этот приказ стал началом создания Черноморской кордонной линии. Изначально Черноморская кордонная линия – это просто ряд оборонительных укреплений на правом берегу реки Кубань. Организована она была для противодействия грабительским набегам горцев с левобережной Кубани. Но в итоге кордонная линия модернизировалась и росла, принимая в свой состав все новые ряды укреплений.
Со временем менялось количество кордонов, как и само их название, протяженность линии и количество войск, ее охранявших. Сама линия начиналась от берега Кизилташского лимана, то есть фактически от Черного моря, и тянулась на восток до района Усть-Лабы.
За Екатеринодаром по дороге к Тамани следуют станции: Копанская, Мышастовская, Кара-Кубанская и прочие, по дороге довольно часто расположены большие и малые посты: влево видна Кубань и последние отроги Кавказских гор, уже не одетые снегом, но все еще громадные; вправо – степь и богатые поля: но за Кара-Кубанской станцией виды природы и сама природа совершенно меняют свой характер; отсюда начинается область камышей и болот, которые называются
