в глубину ваших провинций, запечатлейте в умах ваших соотечественников то же доверие, которое господствовало здесь при ваших трудах. Внушите им то же убеждение, ту же уверенность в главнейших предметах вашего политического существования, в сохранении ваших законов, личной безопасности, ненарушимом уважении вашей собственности. Этот храбрый и лояльный народ благословит Провидение, приведшее к настоящему порядку вещей. Занимая отныне место в чреде народов, под властью своих законов, он вспомнит о прежнем господстве лишь для того, чтобы развивать отношения дружбы, когда мир их восстановит. А я, я соберу лучшие плоды моих попечений, когда увижу этот народ спокойным извне, свободным внутри, предающимся под покровительством законов и добрых нравов земледелию и промышленности, и самым своим преуспеянием воздающим справедливость моим намерениям и благословляющим свою судьбу».
Так заключилась основная часть боргоского эпизода. Речь Императора-победителя, речь чувствительная, более соответствовала доброму пониманию государственных интересов великой Империи, от лица которой Александр только и мог говорить. Но то была дань веку, дань фразе, составлявшей характерную черту эпохи. О любви к отечеству говорили и писали много и красноречиво, но верного определения истинного патриотизма, которое служило бы ариадниной нитью в лабиринте всевозможных усложнений, оказывалось мало. Император Александр вместе со Сперанским, этим истинным представителем века, не избегли общей колеи.
Если же отбросить фразы, то «зерно речи Александра представляло совершенно определенную сущность, согласную с действительным положением дел и верным их пониманием: «Созывая сословия, я хотел знать желания и мысли народа на счет его истинных интересов. Мнения, вами высказанные, я приму в соображение». Вот и все содержание_речи. Как прежде в актах и в речах не было никаких ни соглашений, ни обязательств, а только добровольные обещания, так и теперь заявление о своем произволении (я хотел), добром правда и благожелательном, но все-таки произволении, было вновь повторено совершенно, ясно и определено, с тем что все выраженное и выслушанное обещано принять только в соображение. Все что исходило из чувства и обращалось К чувству, — все равно, было-ли то обоюдно искренно или нет, — все это должно было изгладиться из памяти очень скоро, как только люди возвратились к своим ежедневным нуждам и заботам. Все же серьезное, фактическое осталось в полной воле Государя-победителя.
Но поставленные на свое место и в свои пределы на сейме, финляндцы широко воспользовались пре доставленною им возможностью обращаться к Императору с отдельными просьбами. Дворянство подало Александру не менее 38 ходатайств по разным предметам, начиная с жалоб на то, что имения их во время войны занимались для русских надобностей, и их привлекали к отбыванию подводной повинности наравне с крестьянами, чем-де нарушены их привилегии, — и кончая рекламациями о дозволении всем чиновникам ушедшим во время войны в Швецию, возвратиться в Финляндию и занять прежние должности, а в случае их замещения, иметь в виду определение на другие подобные же. Духовенство представило 20 ходатайств, между прочим, о предоставлении свободного употребления шведского языка во всех судных делах и права подавать на нем прошения в высшие места. От горожан подано 19, от крестьян 2 петиции: одна в 6-ти, а другая в 40 пунктах. Некоторые предметы повторялись в ходатайствах разных сословий. Кроме того от 15-ти городов поданы просьбы о разных их нуждах. Все поступили к Сперанскому; во время же переговоров о мире гр. Румянцев вытребовал их к себе и принял в соображение то, что признал нужным. В целях настоящей задачи нет надобности, да и невозможно за недостатком данных, входить в рассмотрение этих просьб, тем более что разрешение их относится к периоду последующему.
По закрытии сейма, пред обедом у Императора Александра, главнейшие финляндские деятели удостоились разных почетных наград. Отъезжая из Петербурга, Сперанский взял с собой по воле Государя, и по предварительному соображению вероятно самого Сперанского, довольно много орденов, притом высших степеней[104]. Однако на деле щедрость в пожалованиях была приведена в более умеренные границы, и все высшие знаки, за исключением одной анненской звезды с лентою, возвращены без употребления. Из Владимирских крестов на шею (3 класса) также выдан только один, а два другие употреблены вместо крестов того же ордена 4-й степени, которых не хватило.
Спренгтпортену и Де-Гееру пожаловано графское достоинство; ораторы сословий удостоены: епископ Тенгстрём — креста с бриллиантами и дворянства детям; горожан — купец Трапп — звания коммерции советника; крестьян — Клоккар — часов и медали. Президенту абоского гофгерихта Тандефельду пожаловано баронское достоинство, также как и абоскому губернатору Тротилю. Другим губернаторам: тавастгусскому бар. Мунку, куопиоскому бар. Карпелану и гейнольскому Лоде даны табакерки с вензелями. Вазаскому губернатору Карналю — орд. Анны 1 ст., барону Маннергейму — орд. св. Владимира 3 ст., а профессору Калониусу — орд. св. Анны 2 ст.[105], интенданту сейма, бар. Штакельбергу — орд. св. Анны 2 ст. с алмазами. Ребиндер, указом Правительствующему Сенату от того же 7-го июля, «в вознаграждение отличного усердия и трудов» пожалован в статские советники.
Другие лица удостоены разных наград чинами, орденами, впрочем, не высших степеней, и подарками. Двоим пожаловано дворянство, а Тандефельду, племяннику бывшего hoc tempore канцлера юстиции, звание камер-юнкера.[106]
Но среди награжденных почти вовсе не было горожан и крестьян. О последних финляндские руководители не вспомнили тогда. Уже более года спустя, заменивший Барклая в должности генерал-губернатора Финляндии, Штейнгель, представил (24 сент. 1810 г.) о существовавшем при прежнем правлении обычае[107] жаловать в подобных случаях в знак монаршего благоволения и отличия малые серебряные медали для ношения на груди на голубой ленте. Согласно с этим получили медали и 29 крестьян бывших на сейме. Медаль была особо вычеканена, и имела на одной стороне изображение Императора Александра, а на другой надпись по-русски и по-шведски: Депутату на сейме в Борго 1809 г. — Deputerad, vid landtagen i Borgå år 1809.
Вечером 7-го июля Император Александр уехал в Гангё; оттуда на обратном пути в Петербург вновь прибыл 10 числа в Борго, где и провел время от 4 до 6 часов пополудни. Это последнее краткое пребывание не ознаменовалось, сколько известно, никакими особыми актами относящимися до финляндских дел.
II. Последующие меры правительства
Изложенным собственно и ограничивается в пределах настоящей задачи описание боргоских событий. Но в Борго правительство только подняло некоторые крупные вопросы; ответы на них даны, затем, в виде мер предписанных из Петербурга. Поэтому для более полной обрисовки того, чем завершилось покорение Финляндии, не лишне отметить главнейшие черты и в этой последующей фазе.
По закрытии сейма, мнения земских чинов поступили на рассмотрение Императора
