Бабушка чем-то позвякала, слышно было, как плещет вода в акванте русалки.
— Он не знает всего, — подвела черту она. — И пока, до того… не хотела бы открывать знание, но так стало…. что… он, что я… То слепая доля… Лос[140].
— Он выпил девять трав и три стихии, — хмуро и хрипло заложила сестру Сусанна. — Обрел Дар. До конца.
Мне стало жарко, и я снял полотенце.
— Итого двенадцать, — подытожила Анаит. — Неплохо для тритана.
Этого моя душа не вынесла.
— Я не тритон! — крикнул я и открыл дверь. Стёкла из неё вывалились окончательно.
— Это ты, — спросила Берта, дёргая пряжу, — научила его не стучать? И подслушивать?
— Я научила его половине того что знаю, — надменно сказала бабушка. — Про́шу не язвить.
— Да, — помолчав, заявила Берта. — Мне не нравится его….
— Левая половина? — влез я — Похоже, вас всех не учили обсуждать тех, кто отсутствует?
— Что же ещё прикажешь делать? — спросила кузина Сусанна и отхлебнула компот. — Чего ты туда домешала, Геля? Лимон? Я не разберу вкус…
— И действительно, — сказала Анаит. — Здесь нет ничего дурного, мы заботились о тебе — она сняла с головы «чалму» и двуцветные, чёрные с проседью, волосы рассыпались по плечам.
— Запомню все ваши слова и каждое в отдельности, — злобно сказал я. — Особенно насчёт половины.
— Мы рады, очень рады — поверь, — музыкально произнесла Эстер. — Наши слова действительно важны и посвящены заботам. Однако времени на диспут нет совсем — мы должны пройти весь путь шаг за шагом. Так устанавливается истина.
— И сон здоровый, — вставила Сусанна.
Я уселся на тахту — на полу, возле ставшей аквариумом «Весны», сидел Непослушный со всеми собаками и восхищённо рассматривал странных существ в нём.
— Итак, что нам известно? — спросила у аудитории Эстер и вооружилась очками-половинками.
— Пряжа почти неподвижна, — оттопырив губу заявила Берта. — Это очень странно. Я бы сказала — недопустимо.
— Я всю Вигилию пью всякую дрянь, — бодро ответил я. — Такая гадость! А потом у меня шумит в голове и тяжело на сердце.
Бабушка глубоко вздохнула и посмотрела на погасший абажур.
— Это прошедшее, — ласково сказала Эстер. — А в текущем моменте?
— На пороге, — угодливо прибавила Сусанна.
— А кто пил компот? — тревожно спросила Анаит, разглядывая весело переливающийся искрами кувшин из толстого красного стекла.
— В настоящий момент… — строго сказала Эстер.
— Дайте-ка его мне, — пророкотала Берта, — здесь подвох, я чую его. Ах, собачье мясо!
— Ну, я помолчу, — возразила в пространство Эстер. — Вы противоречите себе — то вы призываете меня для участия, чествуете компотом и всё такое, то… — она осеклась. — А впрочем, — и она покраснела. — Впрочем. Что вы туда насовали?
— Я, — оскорблённо заявила бабушка. — В компоты ничего не сую. Мы тут не на болоте.
— Папоротник! — потрясённо сказала Берта. — Мы напились отвара папоротника… И ещё чего-то! А ведь он… Чувствую себя дурой-нимфой! …Меня заговорили!
— Он связал нам силы, — подытожила Анаит. — До рассвета мы не выйдем…
— А он уйдёт на волю, — прозорливо заявила Сусанна. — И кто не пил компот?
Все опять посмотрели на меня. Бабушка закрыла лицо руками, перстень на её пальце светился мутно.
— Давайте разобьём кувшин, — предложил я и скинул его со стола. Кувшин моментально разлетелся на кусочки и компот вытек из него коричневой лужей. Микроскопические собаки сбежались стайкой и нюхали бурую жидкость, размахивая хвостами.
— Вот и всё, — победоносно заявил я, отряхивая руки, — и ничего не…
На том же месте на столе, стоял совершенно целый красный, в пупырышки и кракелюр, кувшин и, казалось, нагло ухмылялся. — А ведь он уже падал… — вспомнил я. — И пожар из него заливали, вот ведь подлость.
— Всё не так просто, — заявила Эстер. — Но и больших препятствий я не вижу.
— Вот я не такая, как ты. Не из таких… — сказала Анаит. — Наверно давно в ином обличье, но препятствия вижу хорошо. Ты можешь выйти?
Эстер провела рукой вокруг себя и закрыла глаза. Из воздуха просыпался серебряный порошок и, миновав укрытый светом Венка стол, опустился вниз, на пол.
— Угу, — сказала Анаит. — А ты, Берта?
Берта пожала плечами и отвернулась. По прошествии нескольких минут она всё же встала с гримаской боли и прошлась по направлению к иной кухне, на суку из той стены я заметил ворону, она расхаживала взад и вперёд по коряге и нервно ерошила перья. Берта протянула руку.
— Вууммм, — раздался низкий неприятный звук, запахло марганцовкой и старуха отдёрнула пальцы от призрачной черты.
— Досадно, — прошипела она сквозь зубы. — Гад!
— В настоящем моменте, — заявила бабушка, криво усмехаясь. — Нас провели как младенчиков. Поглумились. Выход есть одним, то хотела сказать — один. И она показала пальцем на пенал.
— Слишком сложно, — пробормотала Сусанна и хрустнула пальцами.
— Но жизнь не забавка, — высказалась бабушка. — Легшего шляху нет.
— Лесик, — сказала Эстер. — Ты точно это не пил?
— Очень хотелось всё время, — прохрипел я. После заклятий у меня очень болит горло, всегда.
— Несите, девочки, воду, — вздохнув, сказала Анаит. — Кто создаст проекцию?
И все опять посмотрели на меня. В тишине слышно было, как всплывают пузыри в аквариуме.
— Вы от меня что-то скрываете, — обиженно буркнул я. — И насмехаетесь за спиной, я слышал. Пока не расскажете — не сдвинусь с места.
— Вот как? — поинтересовалась Эстер, и я покраснел. — В самом деле?
— Не хочу никого обижать, — оправдываясь пробормотал я, — но мне всё время кажется, что все знают больше меня!
— Как ты прав, как ты прав, — покачиваясь на стуле, произнесла Анаит. — В десятку!
— Ну тогда и творите проекцию сами, — подытожил я. Бабушка поддёрнула рукав.
— Такое! — сказала она. — Злите вы его понапрасну… Хочу сказать: сейте — может, что взойдёт.
— Лесик, — обратилась она ко мне. — Если сделаю проекцию я — умру. Но то хотела сказать, не останусь тут, с тобою. Если змалюет Сусанна — будет так само. А на ней весь театр с оркестрой и примы с грымом, шчёлкают ей шпорой, и поверь — для неё не час.
— Я, между прочим, старше, — заворчала Сусанна. — И я не…
— Старшая ныне я, — глубоко вздохнула Анаит и потрогала моё лицо кончиками пальцев — будто когтями. — Но проекцию сделать не смогу. Я сама — проекция.
