— А вы? — спросил я Эстер. — Ведь вам подвластно большее…
— За что и пленена, — ответила та. — Но буду помогать.
Я вздохнул и посмотрел на бабушку. Венок кружился между нами, и крошечная девчонка ловко скакала с одной свечи на другую, искры летели ей вслед, звеня бубенчиками.
Кирпичи, словно кости вылезшие из стен, переговаривались с ядром и цепями, вспоминая иные Вигилии. Непослушный пел одну колядку за другой, лилипутская свора подвывала в такт, а крошечные существа в аквариуме кружились хороводом, серебристо мерцая.
— Такой праздник, — пробормотал я. — Ну как откажешь…
Возникла лёгкая суета. Резали вишнёвые побеги, расчищали середину стола, бабушка принесла чёрную миску и отворила пенал. Сусанна налила в миску воду.
Бабушка поманила меня к себе.
— Ты можешь вернуться по своим же следам, — загадочно сказала она. — И всё время слушай. Я буду звать тебя. И вот ешче… Ты ведь оставил что-то за дверью?
— За дверью? — удивился я.
— Про то ни слова, — сообщила бабушка и приложила мне к губам палец — он пах табаком и духами. — На, только не отверай, то есть не открывай, и она ткнула мне в руки крепко-накрепко перекрученный тоненькой верёвкой кисет. С картами.
Берта сидела на нашем низеньком стульчике очень прямо, сложив узловатые руки на коленях, с интересом наблюдая за суетящимися женщинами. Одна часть её лица, освещённая свечами, выглядела значительно моложе, нежели при первой нашей встрече, и волос явно стало больше — она собрала косу пучок на затылке. Одета она была в глухое чёрное платье.
— Смотри не потеряйся там, — сказала она и половина лица её улыбнулась. — Не заблукай.
— Всё готово, — возвестила Анаит. — Скорее, дамы!!! — И они взялись за руки над миской с водой. Вода затянулась дымкой. Эстер взмахнула пальчиками и дунула вверх.
— Заплетаю… начал я. — И свиваю, — и достал из своего мешочка снимок. Мальчик в кадре почёсывал разбитую коленку. — Путаю и отражаю… Similia similibus…
Я протянул ему руку и из фотографии протянулась тонкая серая длань в ответ. Ненадолго у меня закружилась голова.
На разгромленной кухне вновь появился мой двойник, чёрно-белый.
— Где сейчас прольется свет, там меня в помине нет, — завершил я и двойник мой обрёл зрение и слух.
— На! — ткнул я ему в руки кисет. Серые руки приняли данное.
— Послушай меня, — сказал я ему. — Только внимательно…
За нашими спинами триада читала нечто, состоящее из совсем старых слов, время от времени кто-то из женщин бросал в воду разные гадости; перо, камешек, пучок травы, маленькую кость.
— Отнеси это туда, на фото, под льва. Это срочно! — сказал я строго.
Он смотрел на меня исподлобья.
— Ну чего ты тянешь? — спросил я. — Ведь мало времени, скоро у…
— Я это ты… — глубокомысленно изрёк двойник. — Я веду себя по-твоему!
— Учись хорошему, — рассердился я. — В общем, не спи на ходу. Давай.
И я подтолкнул его в спину.
Отойдя на несколько шагов и вновь окинув меня кислым взором, проекция ступила в фотокарточку, словно в прорубь. Я ощутил сильный толчок в грудь и осел на пол, с трудом хватая воздух ртом. Эстер с тревогой посмотрела на меня и сделала шаг и ещё…
Запахло какой-то травкой, похожей на хмели-сунели.
— Вот и славно, — раздалось из угла. — Вот и славно. Сами не хотели отдать, а я ведь просила. Для комплекта. Ведь просила…
Берта поднялась со стульчика и, стуча клюкою, пошагала ко мне из своего угла. Сделался сильнее детский плач и маленькие красноухие собаки забегали вокруг, уворачиваясь от мышиных лап.
— Я всё-таки его заберу, — сказала Берта и положила мне на плечо руку — тяжёлую и горячую. Дышать мне стало и вовсе трудно. — Х-х-хватит, — просипел я.
Эстер подошла совсем близко и положила свою маленькую руку на второе моё плечо.
— А ведь это всё пренебрежение самочувствием, — сказала она низким голосом. — У тебя нога болит и ты уже на всех бросаешься. Никуда мальчик не пойдёт. Верно я говорю? — обратилась она ко мне.
— Гхх, — ответил я теряя остатки воздуха, колокол грохотал сквозь пелену, застилавшую мне глаза. Дикие гуси печалились в пустоте, в ожидании встречи…
— Маме без мальчика будет плохо, — продолжила Эстер, помолчав. — Да и мальчику… без мамы.
— Ты знаешь, это всё так, суета житейская, — прогудела Берта. — Словеса для слабаков. Поднимайся, Лесик, и пойдём. А ты балабонь дальше — звезда, надо ж такое, сила…
Триада, запинаясь, продолжала свой респонсорий, и я уловил некое движение за столом.
— Ты, я так вижу, не поняла? — нахмурилась Эстер и сжала рукой моё плечо. — Ребёнку дарована жизнь, и довольно длинная, кстати. Так что нечего… тут.
В воздухе запахло фиалками. Я смог вздохнуть. И тяжёлая рука соскользнула с моего плеча. Где-то далеко, несмело прозвенела челеста — вновь.
— Он обещан мне, — заупрямилась Берта и стукнула клюкой, так что заскрипели балки и стены. — Он обещан…
— Верно, Халлекином? — поморщив секунду лоб, спросила Эстер. — И ты явилась делить добычу? Какой стыд!
— Я никуда не являлась, — раздражённо пророкотала Берта. — Мне было обещано…
— Кем и по какому праву? — поинтересовалась Эстер.
Берта посопела весьма громко и распустила узел на затылке.
— Словоблудие, — раздражённо обронила она. — И эта вечная болтовня! Засранство!
— Ты вечно не думаешь о правах, — возразила ей Эстер, становясь между нами и по-прежнему держа меня рукою. — И сразу хватаешь. И ругаешься. Это от нежелания учиться новому.
— Новое, — скрипнула Берта, пытаясь ухватить меня клюкой. — Дурня собачья! Новое означает, что все гадости творятся быстрее нежели раньше. Вот и всё.
— Не всё, — резюмировала Эстер. — Не всё. Позови-ка допплинга, — сказала она мне.
— Кого? — ошарашенно спросил я, едва раздышавшись.
— Чёрно-белого, того, — сказала Эстер, затолкав меня к себе за спину. — И поторопись, ты вечно тянешь.
Я подошёл к фотографии, закрыл глаза и позвал — на выдохе. Скоро из кадра явились руки, голова, туловище и запыхавшийся тонкокостный мальчик, с коленками в зелёнке, стоял передо мной.
— А я не успел, — сказал он. — Запечатать! Только сунул под камень…
— Вечно ты так… — раздосадованно сказал я. — В полноги… Тянучка!
— Тебе был обещан мальчик? — спросила Эстер.
— Да! — рявкнула Берта.
— Получай, — кратко резюмировала Эстер и подтолкнула чёрно-белого Лесика к ней.
«Всё-таки надо чаще стричься, — подумал я. — И спину держать ровнее».
