к столице.
– Лишь совместными силами возможно выстоять, – закончил свою речь царь.
Отход к столице назначили на утро следующего дня. Иоанн, высокий, бледный и отрешенный, стоял поодаль от лагеря на холме. Луга и дубравы утопали в мареве, солнце пекло нещадно. Но Иоанна трясло, и он стоял, укутавшись в накинутую на плечи ферязь. Глаза его провалились в черные круги. Слабый ветерок шевелил выгоревшую пожелтелую траву, беззаботно летали птицы, ловя насекомых. И среди этой безмятежности в воздухе ощущалось что-то тревожное. Даже слышно, как земля гудит и стонет от приближения татарских полчищ. Уже через день на этом самом месте будут топтаться мохнатые татарские кони, встанут шатры мурз и хана, разожгутся бесчисленные костры…
А вечером к Иоанну подошли Тулупов, Борис Годунов, Василий Сицкий и говорили, что в Москву идти нельзя царю, ибо хан и изменники только того и ждут.
– Где Михаил Темрюкович? Слышали мы, государь, будто в походе участвует его отец[20], – докладывал Тулупов, стоя на коленях перед Иоанном. – Ты отойдешь к Москве, и тогда хан все сделает, чтобы пленить тебя!
Иоанн, поджав губы, тяжело и злобно глядел на Тулупова и… верил ему.
– С нашими людьми и с нами, государь, отправляйся на север, чем дальше, тем лучше! Укройся под прочными стенами Кириллова монастыря! Лишь тогда надежда на спасение будет у земли нашей!
Царь послушал советников и вместе с ними и малочисленным конным отрядом покинул лагерь еще до того, как он был снят. Уезжая, все оглядывался в страхе – нет ли за ними погони, не появился ли на горизонте хан. По пути он заехал в слободу, и вскоре оттуда к Кириллову монастырю сбежал весь опричный двор. Скорость, с какой шли возки и телеги с богатствами, была немыслима.
Оставил Иоанн землю свою, уповая лишь на Божью милость, но все уже знали наперед – Москва обречена.
Не получая никаких толковых приказов, Бельский, как военачальник всех земских войск, принял командование на себя. От Оки шли с короткими передышками, боялись не успеть. И когда подошли, узнали, что хан остановился в Коломенском. Уже издалека виднелся дым от сжигаемых татарами окрестных посадов.
Укрывшись от жары в походном шатре, на цветастых коврах, по-татарски поджав ноги, сидели Иван Бельский, Иван Мстиславский, Михаил Яковлевич Морозов, Иван Шереметев Меньшой, Иван Петрович Шуйский. Слуги подносили жаренное на костре мясо, овощи и квас. Понимали, что времени на организацию выступления против врага нет, решили занять оборону на улицах Москвы. Смотрели друг на друга бегло, виновато, с досадой, подавляя в себе гневное: «Вояки! Просрали Москву!» И каждый сам, как мог, готовился к страшному, неизбежному.
Вскоре поднялся сильнейший ветер, пригнувший траву и деревья к земле. Едва не сорвало шатры, костры спешили залить водой. Воеводы, прикрывая лица от ветра, держась за шлемы или полы кафтанов, спешили к своим полкам, оглядываясь на горизонт, где виднелся уже черный дым – горело Коломенское.
Иван Дмитриевич Бельский совсем спал с лица. Уже какую ночь в седле! И давил, давил как никогда на плечи груз ответственности как перед царем, так и перед всем народом.
Многочисленные посадские дома, грудившиеся вокруг города, по сути, оставили врагу на разграбление. Князь Бельский и Михаил Яковлевич Морозов встали с полком на Большой Варламской улице[21], Мстиславский с Иваном Шереметевым Меньшим на Якимовской, Воротынский – на Таганском лугу. Подошедшие опричные полки под предводительством Темкина-Ростовского встали за рекой Неглинной. Столица притаилась, все больше людей старались не выходить из домов, тревожно звенели колокола соборов и церквей. Город наполнился лихим людом, участились грабежи и убийства, но стрелецкая стража все еще поддерживала порядок в городе.
В ночь на двадцать третье мая татары появились под Москвой.
Мефодий, видя уже издали посады и стены Москвы, заволновался, надеясь и веря, что царь там. Уже десять лет не был Мефодий здесь. По-прежнему грудились тесно слободки, виднелись узорные верхушки высоких теремов, золотые купола соборов и пояс массивных стен Кремля и Китай-города. На мгновение что-то даже защемило в груди старика, вспомнил былые годы. И, наверное, на мгновение все же со страхом подумал, что пришел разорять свою землю, свой народ с татарской саблей у пояса. Но затем усилием отгонял все эти мысли, вспомнив, зачем именно сюда пришел. Москва должна погибнуть! Нет, не вера православная, не Россия – Москва и безбожный царь…
Суматоха в татарском лагере. Восседая на коне, Девлет-Гирей хмуро глядел на стены Москвы. Мурзы, размахивая и указывая плетьми, отдавали приказы. Ранним утром приготовились к атаке.
Еще не грабя посады, передовые татарские отряды начали наступление, и на городских улочках встретили серьезное сопротивление гарнизона, их встречали шквальным огнем из пищалей, затем появлялись, словно из ниоткуда, конные дети боярские, и стремительной атакой сметали врага. Целый день хан и его мурзы наблюдали, как из многочисленных отрядов, отправлявшихся в бой, возвращались в страхе единичные воины и тут же без сил падали в траву, словно побитые собаки.
И тогда от злости стали грабить и жечь посады. Бельский получал от лазутчиков донесения о том, что татарские отряды при грабеже рассыпаются на малые группы, и, не раздумывая, он решил лично повести ратников, дабы настигнуть ничего не подозревавших татар.
Врага настигли у небольшой обезлюженной деревушки, все жители которой, побросав добро, устремились за каменные стены Москвы. Ратники налетели внезапно и попросту смяли не ожидавших атаки татар. Кто поджигал только что ограбленный дом, кто уводил скотину, кто, в ужасе раскрыв глаза, бросился удирать, кто звал товарищей, кто уже был готов биться.
На полном скаку Бельский сам размашистым ударом рассек зазевавшегося татарина в выгоревшем на солнце потрепанном одеянии. Другого настиг, когда он уже приготовился ударить крепкого воеводского коня копьем в шею. Но матерый боярин оказался проворнее.
– Получай! – вырвалось у него, когда почувствовал, как клинок разрубил незащищенный череп. По правую и левую руку неслись сыны боярские, гремя доспехами. Они разделялись, рассредоточиваясь по всему поселку. Врага убивали на месте, не щадя ни стариков, ни молодых мальчишек. И вот уже татары, успевшие сесть на коней, отступали прочь, увлекая за собой и русских ратников. Перестреливались из луков на скаку, жалобно ржали пораженные стрелами кони, тихо сползали с седел убитые всадники. И тут-то воевода заметил, что татар оказалось значительно больше, чем русских…
– Гнать их дальше, болото там! Не уйдут! – рычал Бельский обступившим его ратникам. Но в болоте татары тонуть не захотели, хотя были и те, кто по глупости, а может, надеясь на милость Аллаха, не сбавляя ходу, неслись
