Глава 1 Над Москвой сгущались сумерки. Заходящее за дальним лесом солнце отбрасывало последние лучи, на купола соборов и церквей, на кровли княжеских и боярских хором.
Смолкал перезвон молотов в Кузнецкой слободе, перекликались редкие сторожа на стенах города. Великий князь Иван Васильевич все еще оставался в малой думной палате. Одолевали мысли.
А они у него в заботах государственных. Отец, покойный великий князь Московский Василий Темный, в последние годы жизни не раз наказывал: «Тебе, Иван, надлежит княжество Московское укреплять, расширять, собирать воедино удельных князей. Да так, чтобы они зависимыми от Москвы были, с годами сели бы служилыми князьями, великому князю Московскому покорными».
Что ж, он, Иван Васильевич, частью отцовское завещание исполнил, унял попытки некоторых князей вровень с московским князем встать. Отныне они его, Ивана Васильевича, государем именуют. Но сколь еще впереди дел предстоит, пока все князья и бояре назовут его государем всея Руси!
Но он, великий князь Московский Иван Васильевич, добьется этого. Станут удельные князья в разряд служилых, а недруги почувствуют силу государства Русского…
Иван Васильевич поднялся и направился на женскую половину княжеского дворца.
В дворцовых переходах висел стойкий смоляной дух, пахло свежей стружкой. Намедни великий князь велел срубить новые переходы вместо старых.
Сквозь высоко проделанное оконце едва пробивался сумеречный свет. Он лениво рассеивался по переходу, выхватывая из настенных плах срубленные сучья, местами плакавшие янтарной смолкой. Бревна тянули из московских лесов, которые вплотную подступали к городу.
Государь шел неторопливо, легко неся свое еще молодое тело. Ноги, обутые в мягкие сапоги, ступали бесшумно.
Лета его к тридцати годам подбирались. Но Иван Третий уже столько повидал, что другому на весь век хватило бы.
Память, она вольно или невольно возвращает человека в далекое и близкое прошлое, заставляет переосмысливать поступки, судить прошедшее мерой строгой и доброй. Память, как ларчик, какой дозволено человеку приоткрывать, заглядывая в дни и годы быстротекущей жизни.
Длинным переходом шел Иван Васильевич, и разные мысли врывались в его память, взбудораживали и тут же исчезали, уступая место другим воспоминаниям.
Он видел себя отроком, стоящим рядом с отцом, великим князем Московским Василием, в храме перед святыми образами. Оба молились, когда в храм ворвался князь Дмитрий Шемяка с челядью. Его люди сбили отца с ног, выволокли на паперть и тут же выкололи ему глаза. Шемяка силой захватил московский великий стол…
Князь Василий, которого с той поры прозвали Темным, с сыном, малолетним Иваном, с трудом добрались до Твери. Тверской князь Борис Александрович приютил их.
Василий Темный и Борис Тверской договорились совместно изгнать из Москвы Шемяку, вернуть московский великий стол Василию.
Там, в Твери, мальчишка Иван впервые увидел дочь князя Бориса, юную Марию. Их помолвили. Когда сравнялось по пятнадцать лет, тверской епископ повенчал молодых людей…
Вздохнул великий князь Иван Васильевич, прошептал:
- Марья, Марьюшка, отчего расхворалась? Я ль тебя не лелеял, не сберегал! Ан день ото дня таешь, ровно свеча церковная… Одна ты у меня утеха и радость, советчица в делах государственных, в беседах мирских…
Звякнул малый колокол на звоннице Успенского собора, призывая к вечерне. Перекрестился великий князь и вспомнил, как в тот вечер, когда Шемяка казнил Василия, он, мальчишка, выскочил из храма и увидел на паперти обливавшегося кровью отца с выколотыми глазами, как отец, корчась от боли, просил смерти у Бога.
Малолетнему Ивану было страшно. Страшно было и когда ехали, таясь, в Тверь, боялись, что тверичи не примут их.
Но Тверь не только дала приют, но и стала союзницей Москвы против Шемяки…
Иван Васильевич вновь прошептал:
- Распри княжеские, усобицы проклятые, будет ли конец им?
Великому князю казалось, что они подстерегают его постоянно. Братья родные, они ведь могут начать раздоры за наследство. Особенно после его смерти: княжество Московское примутся делить…
Миновав переход, великий князь вступил на женскую половину дворца.
Подойдя к низкой, обитой полосовым железом двери, он потянул за кованое кольцо. Дверь бесшумно открылась.
Марья сидела на скамье у стены. Опочивальню освещали лампада да заходящее солнце, пробивавшееся через цветные стекольца окошка.
Повернув голову, княгиня посмотрела на мужа. Иван Васильевич заметил в ее глазах блеск слез. Он склонился, поцеловал влажные глаза.