Иногда волна оказывалась такой длинной, а пенатакой густой, что порождала восемь или девять гибких грациозных фигурок, ониоткатывались назад в море, а на смену им уже шла следующая пенная полоса.
– Никакие вы не души проклятых илиспасенных, – сказала я. – Вы просто красивы. Так же красивы, как втом пророческом сне. Так же красивы, как ливневый лес в горах, как облака,проплывающие мимо лица Господа. Лили, тебя здесь нет, моя дорогая, ты несвязана ни с одним местом, даже таким красивым, как это. Я бы почувствовала,если бы ты была здесь.
И снова ко мне пришла та мысль, тотнезаконченный план, та недосказанная молитва, что нужно прогнать призрака.
Я взяла стул и уселась у окна. Ветер откинулмои волосы назад.
Волна за волной приносили на берег танцоров,ни один из них не был похож на другого, каждая группа нимф особенная, как моиконцерты, а если и было какое-то повторение, то о нем знали только приверженцытеории хаоса. Время от времени какой-нибудь танцор поднимался во весь рост, иказалось, еще немного, и он высвободится из водного плена.
Так я просидела до утра.
Чтобы играть, мне вовсе не нужен сон. В любомслучае я сумасшедшая. А если совсем свихнусь, то это только поможет делу.
Наступил рассвет, а с ним началось оживленноедвижение на улицах, внизу засуетились люди, распахнулись двери магазинов,покатили автобусы. В волнах заплескались купальщики. Я стояла у окна, с моегоплеча свешивался мешок со скрипкой.
Какой-то звук отвлек мое внимание.
Вздрогнув, я обернулась. Но это был всего лишьпосыльный, который вошел с букетом роз.
– Мадам, я очень долго стучал.
– Ничего страшного, это ветер виноват.
– Внизу собрались молодые люди. Вы дляних так много значите, они пришли издалека, чтобы взглянуть на вас. Мадам,простите меня.
– Все в порядке. Дайте мне розы, я импомашу. Они узнают меня, когда увидят с розами, а я узнаю их.
Я вернулась к окну.
Солнце немилосердно обжигало воду; черезсекунду я разглядела их, троих стройных молодых женщин и двух мужчин,оглядывавших фасад отеля из-под ладошек, затем один из них увидел меня, увиделженщину с челкой и распущенными волосами, державшую в руках красные розы.
Я долго им махала и смотрела, как ониподпрыгивают.
– В Португалии есть такая песня,классическая песня, – сказал посыльный. Он в это время возился с маленькимхолодильником возле окна – проверял, есть ли напитки, какова температура.Молодые люди внизу все подпрыгивали и посылали мне воздушные поцелуи.
Да, поцелуи.
Я тоже посылала им поцелуи.
Потом я попятилась, когда мне показалось, чтоуже можно, и закрыла окно. Скрипка висела как горб на моей спине, в руках былирозы. Сердце громко колотилось.
– Эта песня, – сказалпосыльный, – кажется, была популярна в Америке. Она называется «Розы,розы, розы».
Глава 18
Это был коридор с греческой мозаикой на полу,толстыми золотыми завитушками, облицованный коричневым мрамором.
– Очень красиво! Да! Боже мой! –восклицала Роз. – В жизни ничего подобного не видела. И все это мрамор?Только взгляни, Триана, красный мрамор, зеленый, белый…
Я улыбалась. Я знала. Я видела.
– Так вот что хранилось в тайниках твоейпамяти? – прошептала я своему невидимому для других призраку. – И тыне хотел, чтобы я это видела?
Для остальных мои слова, должно быть, звучаликак мучение. Стефан мне не ответил. Меня захлестнула ужасная жалость к нему. ОСтефан!
Мы стояли у подножия лестницы. Справа и слеваот нас замерли бронзоволицые статуи. Перила из мрамора такого же зеленого ичистого, как море под полуденным солнцем, толстые квадратные балясины, лестницаразветвляется надвое, как, видимо, во всех оперных театрах, мы поднимаемся поней и оказываемся перед тремя дверьми с хрустальными стеклами и полукруглымиокошками над верхним косяком.
– Публика пройдет сегодня вечером по этойлестнице?
– Да-да, – ответила та, что былапостройнее, Мариана, – будет много народу. У нас аншлаг. Уже сейчаспублика ждет у входа. Поэтому я и провела вас через боковые двери. Но мыприготовили для вас особый сюрприз.
– Что может быть великолепнее этогозрелища? – спросила я.
Мы все вместе пошли дальше. Катринка вдругпогрустнела, и я видела, как она перехватила взгляд Роз.
– Жаль, что сейчас с нами нет Фей! –сказала она.
– Не нужно так говорить, – сказалаРоз, – ты только заставишь вспомнить ее о Лили.
– Дамы, – сказала я, –успокойтесь, нет ни одной минуты, когда бы я не думала о Фей и Лили.
Катринку внезапно затрясло, тогда к женеподошел Мартин и обнял ее, стараясь успокоить, хотя на самом деле этотсторонник строгой дисциплины, прикидываясь утешителем, хотел ее пристыдить.
Когда мы повернули и начали подниматься полевому пролету, я увидела огромную площадку и три великолепных витража.
Мариана тихим голосом перечисляла для меняскульптуры, точно так, как делала это в моем сне. Лукреция, милая женщина,шедшая рядом, улыбалась и тоже давала комментарии по поводу того, что означалакаждая скульптура в музыке, поэзии или театре.
– А вот там, в дальней комнате, находятсяфрески, – сказала я.
– Совершенно точно, и в такой же комнатев противоположном конце коридора. Вы должны посмотреть…
Я замерла, любуясь солнечным светом, лившимсясквозь прозрачные картины из стекла, сквозь пышнотелых полуобнаженных красотокв драпировках и цветочных гирляндах.
Я перевела взгляд выше и увидела там роспись.Мне показалось, что моя душа сейчас умрет, и больше ничего не имело значения,кроме того, что было важно в том сне – не важно откуда он пришел ко мне илипочему, а важно то, что это место существовало, что кто-то создал этот дворециз ничего, и он с тех пор стоит и радует нас своим потрясающим великолепием.
– Нравится? – спросил Антонио.
– Словами не выразить, – ответила ясо вздохом. – Смотрите, там наверху, в круглых настенных медальонах,бронзовые лица, ван Бетховен.
– Да, да, – любезно подхватилаЛукреция, – они все здесь, великие оперные композиторы. Вы видите Верди,вы видите, э-э, Моцарта, вы видите этого… как его… драматурга…
– Гёте.
