– Давайте сегодня об этом небудем, – сказала Роз. – Триана, сыграй нам! Только не один из тех ужасныхколдовских танцев, я больше не выдержу.
– С каких пор мы заделалиськритиками? – сказал Мартин, закрывая дверь. В руках он держал скрипкуГварнери. Она была очень похожа на ту, на которой я раньше играла.
– Ну же, сыграй что-то для нас,пожалуйста, – попросила Катринка нетвердым голосом, в глазах еебезнадежная боль и удивление. И только взглянув на Фей, она успокоилась.
Фей стояла на столе. Она смотрела на меня. Вней чувствовалась какая-то холодность, твердость; наверное, она могла бысказать: «Моя боль была больше, чем вы можете себе представить», то есть тосамое, чего мы опасались, обзванивая морги и описывая ее по телефону. А можетбыть, ее вид означал всего лишь: «Моя боль была не меньше вашей».
Она стояла передо мной – живая.
Я взяла в руки новую скрипку и быстронастроила. Струна ми очень ослабла. Я подкрутила колок. Осторожно. Скрипка нетакая чудесная, как мой Большой Страд, но очень хорошо сохранилась и, какговорили, прошла удачную реставрацию. Я подтянула смычок.
Что, если не будет никакой песни?
Горло сжалось. Я взглянула на окно. Мнехотелось подойти к нему и просто полюбоваться морем, и просто порадоваться, чтооно здесь, и не говорить, что ничего, мол, что она уехала, и не выяснять, чьяэто была вина, или кто вел себя как слепой, или кому было наплевать.
Мне особенно не хотелось выяснять, умею ли яиграть или нет.
Но в подобных обстоятельствах мой выбор ничегоне означал. Я подумала о Стефане в лесу. Прощай, Триана.
Я настроила струну ля, затем ре и соль. Теперьдля этого мне не нужна была ничья помощь. Более того, я с самого начала моглабы взять идеальный верхний регистр.
Все было готово. Я вспомнила, что в тот день,когда мне ее впервые показали и сыграли на ней, она звучала чуть ниже и сочнее,чем Страд, ее звук был сродни звучанию большой виолы, и, может быть, даже ещеглубже. Я тогда не обратила внимания на эти особенности. Объектом моей любвибыл Страд. Ко мне приблизилась Фей. Я подумала, что ей хочется что-то сказать,но она не может, ведь я тоже не могла. И я снова подумала: «Ты жива, ты с нами,у нас есть возможность защитить тебя от всего».
– Хочешь потанцевать? – спросила я.
– Да! – ответила Фей. – Сыграйдля меня Бетховена! Сыграй Моцарта! Сыграй кого-нибудь!
– Сыграй радостную песню, –попросила Катринка, – знаешь, одну из тех красивых радостных песен…
Хорошо.
Я подняла смычок. Пальцы быстро запорхали пострунам, заметался смычок, и зазвучала радостная песня, веселая, свободная,счастливая песня, лившаяся ярко и свежо из этой новой скрипки, я даже сама чутьне пустилась в пляс, закружившись, завертевшись, подталкиваемая инструментом, итолько краешком глаза увидела, что они танцуют: мои сестры, Роз, Катринка иФей.
Я все играла и играла. Музыка лилась непереставая.
Той ночью, когда все уснули и в комнатахстихло, а высокие стройные женщины прохаживались по бульвару в ожиданииклиентов, я взяла скрипку, смычок и подошла к окну, что располагалось в самомцентре фасада.
Я взглянула вниз, на фантастические волны. Яувидела, что они танцуют, совсем как недавно танцевали мы. Я заиграла для них –уверенно и легко, без страха и гнева.
Я заиграла для них печальную песню,прославляющую песню, радостную песню.
