– Так иди же! Господи, что может бытьхуже того чистилища, в котором ты находишься теперь? Я не верю, что там тебяждет более страшная участь. Я видела этот свет. От него исходило тепло. Явидела его.
Нам понадобилась всего одна секунда, чтобывзглянуть друг другу в глаза, и тогда я тоже увидела этот свет, только он небыл частью того, что нас окружало. Солнце клонилось к закату, излучая мягкоемерцание, лес был неподвижен. Свет шел только от него, я снова увидела, как онизменился в лице, преодолевая гнев, или ярость, или печаль, или даже смятение.
И тогда я приняла решение. Он все понял.
Я вынула из мешка скрипку со смычком ипередала ему.
Он протестующе замахал руками, мол, нет, нет.
– Лучше не надо! – прошептал он. –Триана, я боюсь.
– Я тоже, юный Маэстро. Я тоже будубояться, когда умру, – сказала я.
Он отвернулся и взглянул куда-то далеко, в тотмир, о котором я не подозревала. Я видела только свет, яркие лучи, которые нерезали мне ни глаза, ни душу, а только заставляли чувствовать любовь, глубокуюлюбовь и доверие.
– Прощай, Триана, – сказал он.
– Прощай, Стефан.
Свет исчез. Я стояла на дороге возлеразрушенного отеля в окружении тропического леса. Я стояла и смотрела напятнистые стены, и на город внизу из высоких домов и лачуг, растянувшийся намного миль по горам и долинам.
Скрипка исчезла.
Мешок в моих руках был пуст.
Глава 21
Не было никакого смысла сообщать Антонио, чтоскрипки больше нет. Подъехал на машине наш охранник. Я держала мешок так,словно в нем по-прежнему лежала моя скрипка. Мы молча ехали с горы. Солнцеструилось сквозь высокие зеленые кроны, высвечивая на дороге благословенныеполосы. Моего лица коснулся прохладный воздух.
Душу переполняли чувства, но я не могла быдать им точное определение. Любовь – да, любовь, любовь и удивление, да, но иеще что-то, страх перед тем, что ждет впереди, страх из-за опустевшего мешка,страх за себя и за всех тех, кого я любила, и за всех тех, кто теперь зависелот меня.
Мы мчались по Рио, а меня одолевали мрачныерациональные раздумья. Когда мы добрались до отеля, было уже почти темно. Явыскользнула из машины, помахала моим верным спутникам и вошла внутрь, даже незадержавшись у стойки, чтобы узнать, нет ли сообщений.
Горло сжалось так, что я не могла говорить.Мне оставалось сделать только одно. Попросить Мартина принести мне одну из техскрипок, что мы возили с собой, маленького Страда, которого мы приобрели, илиГварнери, и посмотреть, что выйдет.
Горестные мелочи, от которых зависит судьбацелой души, а с ней и всей вселенной, познанной этой душой. Мне не хотелосьникого видеть. Но я должна была поговорить с Мартином, должна была найтискрипку.
Когда раскрылись двери лифта, я услышала, чтов номере все громко и пронзительно хохочут. В первую секунду я даже не поняла,что это за звук. Потом я пересекла коридор и забарабанила в дверьпрезидентского люкса.
– Это Триана, открывайте! – сказалая.
Дверь распахнул Гленн. Вид у него былбезумный.
– Она здесь, она здесь, – причитал он.
– Дорогая, – сказал ГрейдиДьюбоссон, – мы только что посадили ее в самолет и привезли сюда, сразу,как ей проштамповали паспорт.
Я увидела ее у дальнего окна: маленькаяголовка, маленькое тельце, крошечное создание… Фей. Лишь Фей была такоймаленькой, изящной, идеально сложенной, словно Богу нравилось создавать нетолько большие вещи, но и маленьких эльфов.
На ней были застиранные джинсы и неизменнаябелая рубашка. Каштановые волосы коротко острижены. Лица я не разглядела всумеречном мерцании.
Она бросилась ко мне. Я заключила ее вобъятия. Какая она маленькая, легкая как пушинка, я могла бы раздавить ее,словно скрипку.
– Триана! Триана! Триана! – кричалаона. – Ты умеешь играть на скрипке! Умеешь! У тебя есть дар!
Я не сводила с нее глаз, не в силах произнестини слова. Мне хотелось любить, хотелось, чтобы мое тепло перешло к ней, как этопроизошло со светом, что исходил от Стефана на лесной тропинке. Но в первыймомент я видела лишь ее маленькое сияющее личико и чудесные голубые глаза, и ядумала, она в безопасности, она жива, она не в могиле, она здесь и онаневредима.
Мы снова все вместе.
Подошла Роз, обхватила меня руками, опустилаголову мне на плечо и загудела:
– Я знаю, знаю, знаю, нам бы следовалоразозлиться, нам бы следовало накричать на нее, но она вернулась, с ней все впорядке, она пережила какое-то опасное приключение, но она вернулась домой!Триана, она здесь. Фей с нами.
Я кивнула. И на этот раз, когда обняла Фей, япоцеловала худенькую щечку. Я ощупала ее головку, маленькую, как у ребенка. Япочувствовала ее легкость, хрупкость, а также огромную силу, рожденную в черныхводах утробы полупьяной матери.
– Я люблю тебя, – прошепталая. – Фей, я люблю тебя.
Она затанцевала. Она очень любила танцевать.Однажды, когда мы разъехались ненадолго, а потом все вместе собрались вКалифорнии, она все кружила в танце и подпрыгивала от радости, что мы все сновавместе, все четверо, совсем как сейчас, и она принялась резвиться по комнате.Она вскочила на деревянный кофейный столик – трюк, который проделывала ираньше. Она улыбалась, ее глазки ярко вспыхивали, а волосы отсвечивали рыжимиискорками.
– Триана, сыграй на скрипке. Для меня.Пожалуйста. Для меня. Для меня.
Никакого сожаления? Никаких извинений? Никакойскрипки.
– Мартин, ты не принесешь другие инструменты?Гварнери. Кажется, у Гварнери есть все струны и на ней можно играть, и вфутляре хороший смычок.
– А что случилось с Большим Страдом?
– Я вернула его, – прошепталая. – Пожалуйста, только сейчас никаких споров. Пожалуйста.
Он ушел, что-то ворча под нос.
Только сейчас я разглядела Катринку.Измученная, с красными глазами, она сидела на диване.
– Я так рада, что ты дома, – сказалаона срывающимся голосом. – Ты не знаешь. – Тринк много выстрадала.
– Она должна была уйти. Она должна былаотправиться скитаться! – сказал Гленн, мягко растягивая слова, и взглянулна Роз. – Она должна была поступить так, как поступила. Главное, что онасейчас дома.
