Она же…
Она просто молчит. Будто этим коротким разговором вымоталась насмерть. И в том же молчании она вылезает, снова игнорируя предложенную ей руку, уходит в свой отдел на нашем этаже.
Хватит с меня побед — это явственно читается в её упрямых глазах. И тех что есть — гораздо больше, чем я заслуживаю.
Нет никакого вопроса в том — поверила ли она мне. Не поверила. Наверное, я слишком поддался эмоциям…
Викки, Викки, Викки…
Будь моя воля — я бы не встал с колен так быстро. Я бы каялся тебе гораздо дольше, лелея невозможные надежды и карая себя за них.
У меня будет еще на это время.
Я надеюсь, что его будет как можно больше. Чтобы я смог обеспечить Викки все необходимые тылы.
Захар приезжает с Козырем на полчаса позже меня и является ко мне загруженным — все-таки Эд не стал ронять своего лица и действительно вытянул Максимовскому мозг мелкими рабочими вопросами.
Остаток дня проходит продуктивно, но мучительно долго. Я жду.
Жду.
Жду!
Когда уже, наконец, появится возможность выйти из кабинета, пройти небольшой холл, разделяющий юридический отдел с переводческим и постучать костяшками пальцев в стеклянную дверь её кабинета?
У времени оказывается совершенно неисчерпаемый запас растяжимости, и каждые четверть часа рабочего дня кажутся одной маленькой вечностью. В каждую из которых я жду одной короткой СМС.
«Я передумала», — больше и не нужно, чтобы снова двинуть мне в поддых.
Я очень заслуживаю этого сообщения, но я его не получаю. Ни в 15–30, ни в 16–45, ни в 17–52…
Ну, наконец-то можно!
Обычно я редко ухожу минуту в минуту с концом рабочего дня — либо уезжаю раньше, решать деловые вопросы, либо уезжаю позже. Когда на двадцать минут, когда на час — вопросы иногда требуют…
Сегодня я выхожу из своего кабинета ровно через минуту после окончания рабочего дня. И буквально заставляю себя не спешить. Хорош я буду, если явлюсь к Викки взбудораженным и запыхавшимся после короткой пробежки между отделами…
Хотя азарт и предвкушение в крови шумят, требуют именно этого мальчишества.
В какой-то момент я замечаю, что меня провожают какими-то непривычными взглядами. Не такими как обычно. Причем почему-то только женщины. Вот в их мимике превалирует острая неприязнь, которую они даже не особенно стараются скрывать.
Моя секретарша. Подчиненные из моего отдела. Переводчицы — из переводческого…
Меня не особенно занимают их мнения, тем более, что Крис, судя по всему, поведала им о нашем расставании — и если она, как мы и договаривались, свалила на меня всех собак, доброжелательных взглядов я и не ждал.
И все-таки, что-то не так! Только останавливаться и допрашивать хоть одну из бегающих мимо дамочек мне не хочется — любая лишняя секунда кажется растратой времени.
А вдруг Викки за это время возьмет и уйдет домой?
И все-таки я опаздываю…
Перед её кабинетом я останавливаюсь, недоверчиво глядя сквозь стеклянную стену.
Нет, Викки не ушла, она здесь.
А еще — здесь находится Кристина. Сидит напротив моей бывшей жены и что-то неторопливо ей разъясняет. А Викки — бледная как смерть, со стопкой каких-то бумажек в руках…
Нет, эта курица, кажется, совсем не понимает, куда ей соваться не стоит. Инстинкт самосохранения отсутствует напрочь. Я ведь ей говорил, чтобы она оставила Вику в покое!
К стеклянной двери я даже не шагаю, я к ней бросаюсь.
— Какого черта ты тут забыла? — рычу, примерно прикидывая, что такого она могла навешать на уши Вике, что она выглядит вот так.
Кристина же… Невозмутимо откидывает светлые волосы за плечо и скрестив руки на груди надменно смотрит на меня.
— У вас нет права разговаривать со мной в подобном тоне, — надменно сообщает она, — и я здесь для того, чтобы ваши мерзкие намеренья перестали быть тайной.
Мои мерзкие… Что?
Я перевожу взгляд на Вику, на листки в её руке… В дрожащей руке…
Никогда в жизни я её такой не видел… А ведь это она еще не поднимает на меня глаз.
— Я не буду вам мешать, Вика, — с выражением лица истинной леди чеканит Крис, поднимаясь со стула, и демонстративно огибая меня за несколько шагов, — самое главное вы теперь знаете и обмануть себя не дадите. Нам с вами делить нечего!
Лицемерная дрянь — уходит с такой удовлетворенной улыбкой на губах, что яснее некуда — она просто счастлива.
Осталось только понять, что именно она сделала.
Я остаюсь наедине с Викки — такой неожиданно устрашающей на вид, что мороз продирает насквозь. И это ощущение — когда притяжение становится только сильнее, когда хочется сделать что угодно, лишь бы это лицо вновь ожило, а эти губы — хотя бы еле-еле улыбнулись…
Коснуться бы сжимающихся пальцев, заглянуть в эти мертвые глаза, принять все положенное сполна…
Только все это так и останется голодным желанием. Я чувствую: Викки мне не позволит ничего сейчас. Отдернется, только потянись к ней.
Вика все еще молчит. Молчит и не смотрит на меня. Да что вообще случилось-то?
— Викки, что она тебе наплела? — осторожно спрашиваю я, пытаясь осознать масштабы катастрофы и примерные границы залегания проблем.
Что бы это ни было — я в любом случае должен смочь оправдаться. Уж неужели если выбирать между моим словом и словом Кристины — Вика выберет Лемешеву? Она ведь её тоже на дух не переносит.
— Плетешь тут только ты, Ветров… — я слышу в голосе Викки первый гром лютого тайфуна. Смертоносного. — А она… Она всего лишь сказала мне правду.
Мне требуется ровно три секунды, чтобы до меня дошло, какую именно «правду» Кристина могла сообщить. Ту, что я сам ей дал, потому что считал правильным обговорить это сразу. У меня ведь не было ни единой мысли, что я передумаю, что Вика окажется не такой, какой я о ней думаю, что и Кристине я дам от ворот поворот…
А она — решила воспользоваться. Действительно, какой отличный повод уйти от жениха — если он намерен привести домой чужую для тебя девчонку…
