Это может стать большим, чем надежда на любовь. Это можетстать чем-то настоящим. Но сперва ей кое-что следует узнать. Вряд ли ейизвестно о событиях на дядюшкином ранчо, но я думаю, она догадалась о моейсущности по бутылке крови в конторском холодильнике. А может, Соня не поняла,что это за жидкость, или призраки смутно различают некоторые подробности…
— Соня, — начинаю я снова, когда она подплывает комне. — Тебе следует кое о чем знать. Я чудовище, точно такое же…
Ее прохладные пальцы прижимаются к моим губам, и в еевзгляде я читаю полное понимание. Она все знает и готова это принять.
— Нет, — возражает Соня. — Не такое же.
Кристин Каст. «Янтарный дым»
Из недр преисподней фурии, дочери ночи, призывают своегосына. Это скелетоподобные крылатые создания с черной гниющей кожей, тугонатянутой на их сгорбленных, трепещущих телах — не более чем мешках плоти, едваспособных служить вместилищем для их омерзительных сил и способностей.
— Алекосссс, приди.
Он был рожден несколько вечностей назад из лона мщения,оплодотворенного завистью, и взращен в постоянном гневе. Созданный ради защитысмертных, он был послан из подземного царства фурий в верхний мир, и там, вдалиот их яда, научился состраданию. Сперва лишь настолько, чтобы притвориться исмешаться с толпой. Позже, века спустя, человечность укоренилась в нем, из-зачего фурии в ярости — блудный сын вырос и отдалился от них.
Алекос является, его могучее тело пылает после долгого путивниз — возвращения домой.
— Да, матери мои?
Он сходит с уступа, куда опустился, и направляется к тремсидящим во мраке созданиям. На нем рваные джинсы, такие неуместные средиобреченных на страдание душ. Шелестят крылья фурий, взволнованных его возвращением.Он не был здесь всего несколько недель, но фурии не видели его много лет —внизу время сочится медленно. Когда он приближается, они мягко обнимают его иувлекают дальше в никуда, прочь от стонов истязаемых.
— Ссссядь, — велят они.
Он садится и невозмутимо водружает ноги на стол.
— Чем дольше ты оссстаешьсся наверху, тем болееотвратительным и человечным ссстановишьсся.
Их гортани потрескивают и дребезжат, когда ониговорят, — все три разом, словно единое существо.
Он опускает ноги и прищелкивает пальцами. Масляные лампадывспыхивают, освещая пещеру, сырую и полную запаха хаоса и смерти. Три фигурыжмутся друг к дружке, глядя на своего сына поверх грубого каменного стола, накотором стоит букет распускающихся по ночам лунных бутонов — их лепестки цветанежной младенческой плоти. Медленно, слитным общим движением все три фуриипринимаются раскачиваться взад и вперед. Их глаза темны, бездонны и сочатсякровью истязаемых. Змеи в их волосах попеременно то кусают, то ласкают другдруга.
— Парки приняли решение. Ее нить будет обрезанасссегодня вечером.
Сперва они говорят вместе, но потом их голоса распадаются,подхватывая и заканчивая чужие мысли.
— Ты должен найти ее…
— Дать ей жизнь…
— Сссспасссти ее…
— Чтобы он сссмогла…
— Подарить нам…
— Мессссть.
Фурии пощелкивают: их позабавили образы, которые вспыхиваютв его мозгу. Он видит красивую молодую женщину с длинными каштановыми волосами,глазами цвета шоколада, оливковой кожей и в черном платье. Они избрали ее длянего. Моргнув, он встает. Алекос знает, что за этим он и прибыл сюда — за этимпоручением. Теперь ему пора уходить, и впервые за долгие века он ощущает в себеволнение, возбуждение жизни.
— Благодарю вас, матери.
Он поворачивается, чтобы уйти.
— Ох! Фурии, матери мои.
Он оглядывается и видит, что они все еще раскачиваются.
— Где я найду ее?
Но они лишь закрывают черные дыры, служащие им глазами,крепко обнимают друг друга и посылают своего чересчур прекрасного сына вверхний мир. Его провожает эхо их прощальных криков.
— Замри и гляди… Ты начинаешь гадать — почему ты здесь,а не там?
Меня разбудил мелодичный голос Райана Теддера, который лилсяиз моего черного мобильника, становясь все громче и громче. Я пошарила потумбочке у кровати в поисках очков, но тщетно. А без очков я слепа как крот,поэтому, даже не пытаясь разглядеть определившийся номер, сразу откинулакрышечку аппарата.
— Алло?
— О боже, Дженна. Ты что, спала?
Раздраженный голос выдернул меня из мира грез, который яникак не хотела покидать, и швырнул обратно в реальность.
— Бриджет? Нет! Спала, я? Нет! — нагло вру.
— Отлично! Я звоню просто напомнить, чтобы ты сегоднявзяла с собой фотоаппарат. На вечеринке Тейлора в отеле будет здорово!Дождаться не могу! Учиться в старших классах та-а-ак весело! Что ты наденешь?
— Хмм, думаю, маленькое черное платье без бретелек иновые золотые туфли моей матери.
Бриджет шумно втянула воздух.
— Не может быть! Те, на ремешках и с высоким каблукомот «Сакс»? Здорово! Мы будем выглядеть суперсексуальными, как всегда. Ой, не кладитрубку, мама мне что-то кричит, — Она отодвинула телефон от губ, но ямогла разобрать ее приглушенный спор с матерью. — Ну ладно, мам. Онахочет, чтобы я напомнила тебе не забыть сотовый, поскольку тот жуткий серийныйубийца опять кого-то прикончил. Ну, ясное дело, он ведь все-таки серийныйубийца, черт возьми. Извини, она просто очень беспокоится. Но в любом случаемне еще надо закончить приводить себя в порядок. Увидимся в десять в«Амбассадоре»! Целую, и не забудь цифровик!
Связь оборвалась. И как Бриджет ухитряется всегда оставатьсятакой жизнерадостной?
Я встала, потянулась, нашла очки, валяющиеся на полу рядом стумбочкой, и посмотрела на часы — 19:57.
Паршиво. Принимать душ уже нет времени.
В полусне проковыляв пять футов от кровати до ванной, оформленнойморскими мотивами, я услышала, как мама пронзительно кричит мне что-то из своейкомнаты на другом конце коридора.
— Дженна! Ты не знаешь, где мои золотые туфли наремешках? Только я их купила, как они уже таинственно исчезли.
Она вошла ко мне в комнату и огляделась.
Я высунула голову из-за двери ванной — и мои волосы упалипрямо в зубную пасту, которую я только что выдавила на щетку.
— Мам! Если ты все равно идешь сюда, зачем кричать наменя через весь дом?
— Это экономит время, а его у меня почти нет. Доприхода Пола осталось, — она покосилась на наручные часики, — меньшечаса. Итак?
