Она набросилась на него с силой, которой никогда прежде необладала. Опрокинувшись на спину, он с ужасом уставился на ее впервыеудлинившиеся клыки. Ей было больно и в то же время до дрожи приятно. Казалось,так и должно быть.
Вот что она такое отныне!
Затем она укусила его, впиваясь в теплую плоть, чтобыполучить то, в чем так нуждалась. Кровь хлынула Патрисии в рот, густая, горячаяи свежая, и та жадно глотала, отчаянно стремясь вновь почувствовать вкус жизни.Бергард сопротивлялся лишь мгновение, но затем потерял сознание и обмяк наземле.
— Вот и хорошо, — заметил Жюльен. — Моясвирепая малютка Патрисия.
Не в силах больше пить, она села. Липкая кровь сохла у неена губах. Бергард, к ее удивлению, все еще дышал, но потом она поняла, что таки надо.
— Он забудет, что его укусили. — Собственный голоспоказался ей странным. — Совсем как я забыла.
— Несомненно, мистер Уилкинс очнется завтра в полнойуверенности, что напился до потери сознания, — как, полагаю, случилось быи без твоего вмешательства. Шрамы от укуса к тому времени уже почти поблекнут.Никаких следов не останется. Как видишь, все это прекрасно работает.
— Значит, это не убивает. Когда мы пьем.
Как странно говорить «мы», подразумевая вампиров.
— Если только мы сами этого не хотим — как я хотел длятебя.
Жюльен помог ей подняться на ноги и предложил платок. Онапромокнула губы, испачкав красным белое полотно.
— Что теперь? — прошептала она.
— Теперь, моя дорогая, мы превратим Новый Орлеан в своюигровую площадку. Мы можем открыто жить вместе, если пожелаешь. Шокироватьчернь. Или же отправиться в другие места, где ни единое живое существо нас неотыщет. Мне нужно многое тебе показать. А тебе — многому научиться.
Его пальцы скользнули по глубокому вырезу ее платья, неоставляя сомнений в том, чему он хотел бы научить Патрисию для начала.
Жюльен предложил ей руку, и она оперлась на нее. Ноги уПатрисии подкашивались — не от слабости, а от неожиданного ощущения силы,текущей сквозь нее.
— Давай выйдем через парадную дверь, — предложилаПатрисия. — Не думаю, что рабы осмелятся сказать нам хоть слово поперек.
Жюльен медленно, чувственно улыбнулся.
— Превосходная мысль.
Они вернулись в зал Лафайета, к этому времени уже почтиопустевший. Пол усеивали цветочные лепестки, облетевшие с дамских букетиков,половина свечей прогорела. Пожилая рабыня, чью спину согнули годы тяжелоготруда, ковыляла вдоль стен, задувая оставшиеся. Ведро и тряпки в углу говорилио том, что вскоре ей предстоит приняться за уборку. Должно быть, близилсярассвет. Одинокий масляный фонарь мерцал у входной двери.
— Куда ты хотела бы отправиться дальше? —поинтересовался Жюльен.
— В дом моей матери.
— Ты не слишком-то к ней привязана. Полагаю, онавот-вот получит урок, которого не забудет. Не могу дождаться, когда увижу этособственными глазами.
Открыв дверь, он вышел на крыльцо, но Патрисия задержаласьна пороге.
— Ты не пойдешь со мной.
— Что ты имеешь в виду?
Схватив масляный фонарь, она швырнула его в лицо Жюльену.
Стекло разлетелось на осколки, смешивая пламя с горючиммаслом, расплескавшимся по телу вампира. Он завопил — ужасным, звериным воплем.Все его тело превратилось в огромный факел, он пошатнулся, а затем рухнул надорожку перед крыльцом.
Глядя на пляшущий огонь, Патрисия думала об Амосе — о том,как долго и усердно он трудился, чтобы освободиться. Она вспоминала добрыесильные руки, обнимавшие ее, и то, как Жюльен бросил его тело в переулке,словно мусор. Она воскрешала в памяти их последний поцелуй.
Сзади к Патрисии приблизилась старая рабыня. Увидев горящегоЖюльена, она не стала звать на помощь. Она просто стояла рядом с девушкой исмотрела.
Когда все закончилось и стало ясно, что обугленная масса надорожке больше никогда не шевельнется, Патрисия обернулась.
— Я Патрисия Деверо. Если понадобится подтверждениетого, что это был несчастный случай, скажи им, что я видела все от начала и доконца.
— Если вспомнить, как бывают пьяны эти жеребчики, никтов этом не усомнится.
Женщины обменялись взглядами, а затем Патрисия отправилась вдолгий путь домой.
Она подозревала, что в измятом, запачканном платьепредставляет собой то еще зрелище. К счастью, улицы были почти пусты. Когда онадоберется, Альтея придет в ярость, полагая, что дочь оказывала Жюльену Ларроуслуги, которые ему следовало сначала оплатить. Патрисия не собиралась долгомириться с подобными разговорами. Она решила закончить сезон, притворяясьчеловеком, пить, когда захочется, изучать собственные возможности. И какпрекрасно она будет смотреться в шелке и атласе, с убранными вот так вотволосами. Жюльен назвал красоту ее доспехами, и она не собиралась отказыватьсяот своей брони. Будучи красивой, ты можешь очаровывать людей вокруг, чтобы онитак никогда и не увидели неприглядной правды.
Через несколько месяцев Патрисия научится использовать своиновые возможности. И тогда она сможет начать собственную жизнь.
— Эй, ты там! Девица!
Патрисия остановилась и обернулась. К ней направляласьгруппка худощавых белых, одетых в потрепанные комбинезоны и драные соломенныешляпы, а на лицах их отражалось недоумение пополам с ликованием. Это былпатруль, призванный следить, чтобы чернокожие не разгуливали в комендантскийчас, — из тех людей, что считают рабом любого, кто не белый.
— Чем я могу вам помочь? — холодно поинтересоваласьона.
— Ты одета не как цветная, — заметил предводитель,грязно улыбаясь. — Ты одна из этих квартеронских содержанок?
Остальные скабрезно захихикали.
— Я иду домой.
— Тебе стоит отвечать на мои вопросы, девка. Ты рабыняили свободная?
И Патрисия осознала, что ей больше не придется носить ссобой бумаги. Если кто-нибудь бросит ей вызов — белый или черный, живой илимертвый, — ей хватит сил вырвать глотку любому.
Пожалуй, такая жизнь может ей понравиться. Патрисияулыбнулась.
— Я свободна.
