детьми — никогда не дойдёт до обещанного всем коммунизма, а погрязнет в сплошной бытовой коммунизменности.
Он знал, что неправильно придуманные люди будут неправильно бесконечно придумывать свою жизнь и будут неправильно жить, совсем не понимая этого…
Мудрый попугай уже совершенно отчётливо понимал, что я совсем неправильно его придумал и зачем-то поместил в древнесоветское время. От этого он загрустил всей отсутствующей роскошью своего оперения и непропорционально большой головой.
Теперь он с нетерпением ждал, когда на нём вырастет это самое оперение, и он снова сможет летать.
— И тогда, — думал он, очередной раз поглядывая в замутнённое изнутри воспоминаниями, а снаружи — несбыточными мечтами, оконное стекло, — если вот этот голубь ещё раз так близко подлетит к окну, я вылечу ему навстречу, и мы полетим, оживлённо беседуя, прямо в закат, прямо в вечернее зарево, и постепенно из серых станем розовыми, а потом чёрными… Две маленькие точки, две маленькие домашние птицы, не умеющие добывать хлеб воробьиным нахальством. Мы полетим высоко-высоко, на такую высоту, откуда уже не будет видно ни придуманной жизни, ни настоящей…
Компьютеров тогда ещё не было, а жена фотографа уже умудрилась жить какой-то виртуальной любовью к своим фотографическим детям. И несмотря на то, что она даже не пыталась познакомиться с ними в реальной жизни, посчитав такую возможность совершенно недопустимой для себя, всё это не могло кончиться хорошо. Потому что реальная жизнь когда-нибудь обязательно нанесёт коварный свой удар виртуальной.
Фотограф по-прежнему продолжал носить домой заказы на фотографии, продолжая печатать и печатать. А его жена по-прежнему продолжала собирать фотографии для своих альбомов. Она уже знала по фотографиям, что её любимый виртуальный первенец Алёшенька закончил школу и был призван служить в ряды Советской армии. Ей особенно нравились его фотографии в военной форме, которые его родители принесли в фотоателье, чтобы увеличить. Ему очень шла форма, в ней он был таким мужественным… «Наверное, скоро женится», — подумала она.
Но, когда к ней в руки попала большая фотография её Алёшеньки в чёрной овальной рамке, она всё поняла… Поняла, что это фотография на памятник погибшему сыну. В то время шла война в Афганистане, и кому-то нужно было выполнять свой интернациональный долг. Многие семьи ещё не вполне понимали, что у них есть такие долги. Интернациональный долг — это когда чьему-то сыну, брату или отцу нужно умирать молодыми и очень далеко от дома.
…Если раньше у жены фотографа не было ощущения, что всё в её жизни уже закончилось, и ей казалось, что она и жизни её «детей» просто всё никак не могут пересечься, но обязательно когда-нибудь пересекутся, то теперь она поняла, что вот сейчас жизнь, вернее, смерть её любимого Алёшеньки пересеклась с её жизнью, и что всё уже закончилось.
Не сказав никому ни слова, она не пошла утром на работу и выпустила из клетки попугая. Посмотрела на него какими-то далёкими глазами и подошла к окну. Открыла окно настежь и встала на подоконник. Стояла и смотрела куда-то вверх: на небе было много-много птиц, которые, которые летели куда-то на юг, подальше отсюда.
Раскинув руки в стороны, она наклонилась и закрыла глаза.
…А затем она просто ощутила ногами несколько этажей холодного воздуха и силу чудовищного удара о землю.
Она лежала на земле и была в сознании и в счастье, ощущая невыносимую боль внизу живота… Мальчик!.. Она уже его видела! Три килограмма, пятьдесят сантиметров… Он приходил к ней знакомиться и улыбался… Такой хорошенький!..
Кое-как вскарабкавшийся на подоконник, недооперившийся попугай посмотрел вниз, туда, где лежало в немыслимой позе то, что ещё недавно было женой фотографа.
Она же совсем не умела летать! — только и сказал попугай. — Но я бы её научил когда-нибудь… — и исчез.
Потому что он был придуманный, а она — настоящая. А может быть, он всё-таки увидел своего голубя через открытое окно…Поэтому он уже не видел, как из груди стремительно умиравшей жены фотографа незаметно вылетела маленькая белая птичка и стала подниматься всё выше и выше, пока не присоединилась к большим белым птицам, которые летают так высоко, что их никто не видит. Их было много, и их никто не придумывал. Они были там всегда. Как те самые птички из фотоаппарата, которых никогдане видно, но ведь они вылетают всегда…
