вырос в моих глазах — вон какие серьезные книги читает! (О том, что Павел Дмитриевич член партии с 1904 года и участник первой революции, я узнаю позже, когда он станет членом Центробалта, комендантом Смольного и затем Кремля.)
Мальков познакомился с Мазуровым, Талалаевым и Ерофеевым, приходившими проведать меня. А когда я поправился, устроил нам встречу со слесарем-монтажником, которого все звали дядей Макаром.
Дяде Макару было лет пятьдесят, у него было типичное лицо рабочего-металлиста. Ходил он в неизменной черной фуражке с небольшим козырьком. Поговаривали, что когда-то он служил на флоте и даже был награжден тремя Георгиевскими крестами. Мы не раз бывали у нового знакомого дома, слушали его беседы о событиях 1905 года. Дядя Макар убежденно говорил о силе рабочего класса и крестьянства, если они объединятся, о расколе социал-демократической партии, о большевиках в их вожде Ленине.
* * *
Наступил март. Заканчивался ремонт корабля. Вместе с командой крейсера мы грузили уголь, боеприпасы, а потом драили палубу, медяшки, красили якорные цепи. «Диана» готовилась к плаванию. А мы, ученики-гальванеры, забрали свои пожитки, распрощались с матросами и перебрались на берег.
Отгремели пасхальные салюты, и настало долгожданное время — мы сдали экзамены, получили назначения. Нас выстроили в большом зале и прочитали приказ. Кирьянову, земляку моему, пришлось ехать на Дальний Восток, Шумова приписали на крейсер «Олег», Булатова оставили в школе. Он будет учиться по специальности на унтер-офицера. Одних матросов направили на Черное, других — на Каспийское море. Тридцать четыре гальванера, в том числе и меня, отправили в Петербург проходить службу на строящихся линкорах.
Прощаемся с Кронштадтом, с товарищами. 25 апреля в пять часов вечера на колесном пароходе «Русь» оставляем Кронштадт. На исходе дня мы были уже в столице. В Крюковских казармах нас построили в шеренги. Тех, что стояли в первой, назначили на линкор «Севастополь», а во второй — на линкор «Гангут». Я, Ерофеев, Талалаев, Мазуров, Попов, Мижлюля попали на «Гангут». «Севастопольцев» куда-то отвели, а мы остались в казармах.
Проходит день, другой, но о линкоре «Гангут» никто не упоминает. Мы решили, что о нас просто забыли. Именно в эти дни на Кронштадтский рейд прибыли заграничные гости. Посреди Невы, в центре Петербурга, бросил якорь крейсер Нидерландского королевства. Английский адмирал Батти привел сюда целую эскадру. Пожаловал в гости и президент Франции Пуанкаре.
Петербург ликовал. На Неве — наши и зарубежные корабли, украшенные разноцветными флагами, набережные забиты народом. Французские матросы в синих беретах с красными помпонами прогуливаются в обнимку с нашими моряками, заносчивые англичане хохочут с питерскими девчатами. Кипел людским водоворотом большой, шумный город, и нам было трудно разобраться в этой сумятице. Иногда в шумную сутолоку улиц врывалось цоканье подков. Это эскадрон конной полиции спешил куда-то на окраину. Оглядывались, перешептывались прохожие — оказывается, рабочие бастуют.
— Где? Много их?
— Да, много. На Трубном, Лесснера и еще где-то. На Ижорском совсем прекратили работу. С плакатами на улицу вышли, но полиция преградила путь. Стрельба такая поднялась, — рассказывала какая-то женщина. — Господи, хоть бы убитых не было…
В казарме весь вечер обсуждали эти события. А ночью нас подняли по тревоге. До станции Охта шли пешком, а там сели в поезд и приехали в Колпино. Мы оказались у Ижорского завода, находившегося в подчинении морского министерства. Кроме гальванеров здесь были матросы, списанные с разных кораблей. Люди зароптали: «Мы не жандармы, а моряки! Усмирять рабочих не будем!»
Убедившись в нашей непреклонности, начальство вынуждено было вернуть нас в казармы. Матросы чувствовали себя победителями.
* * *
За нами прибыл гальванерный унтер-офицер Андрианов — бывалый моряк, служивший до этого на броненосце «Цесаревич». Его года на два раньше, чем нас, призвали на службу. Он сразу понравился нам своей простотой, тем, что не был спесив, не придирался к мелочам. Мы тут же отправились на Галерный остров, где у стенки канала стоял «Гангут»[3]. Он был совсем мало загружен, поэтому железный корпус его высился над водой. Две громадные дымовые трубы корабля, казалось, упирались в облачное небо.
И. П. Андрианов. Фото 20-х годов
Верхняя палуба корабля была завалена железом разных профилей, валами, шестернями, деревом. Линкор достраивали ускоренными темпами. Всех гальванеров во главе с унтер-офицером Андриановым включили в бригаду электриков, которой руководил щуплый, невысокого роста рабочий Иваненко. Ему было уже за сорок. В молодости он работал на шахтах Юза подрывником. Эта опасная профессия оставила на лице у него след: множество синеватых точек и широкий шрам, перерезавший лоб и щеку. Иваненко рассказывал, как после преждевременного взрыва его в бессознательном состоянии подняли на-гора. Несколько месяцев он болел, а потом сменил профессию и вот уже более пятнадцати лет работает на заводе «Гейслер и К°» электриком.
Ежедневно в девять часов утра гальванеры приходили на работу на корабль. Трудиться приходилось много. Мы были полностью освобождены от экипажной муштры, караульной и внутренней службы в казармах.
Матросы завели дружбу с рабочими, знали все новости большого города, в их руках часто можно было увидеть популярную тогда газету «Трудовая правда». Мазуров, как бывший шахтер, сдружился с Иваненко. Мы с товарищами бывали у него на квартире, разговаривали о всякой всячине. Иваненко как-то рассказал, почему рабочие не отступают от требований 1905 года и что именно под этими лозунгами теперь продолжаются забастовки на многих заводах и фабриках России. От Иваненко мы узнали о массовом выступлении бакинских рабочих, о решении большевиков поддержать эту забастовку.
Не менее пылким агитатором среди нас был и электрик Васильев. Он долго присматривался к нашему унтер-офицеру, «прощупывал» его, а когда узнал, что Иван Павлович Андрианов еще на учебном судне «Петр Великий» связал свою судьбу с большевиками, что только поэтому его списали с броненосца «Цесаревич», стал приглашать и его на рабочие сходки, которые нелегально устраивались в глубоких трюмах недостроенного корабля.
Однажды собрались рабочие на верхней палубе. Мы в это время монтировали приборы на центральном посту. Вбегает Мазуров.
— Давай, братва, на сходку!
Когда мы поднялись на палубу, там уже было человек пятьсот. Над толпой заводских рабочих и матросов в грязных лоснящихся робах поднялся опрятно одетый юноша. Внешним видом он смахивал на конторского чиновника, каких часто встретишь и на территории завода, и на палубах корабля. Юноша сорвал с головы фуражку и стал с гневом говорить о жестокостях царизма, о бесправии рабочего класса, о безземелье крестьян.
— Двенадцать тысяч путиловцев собрались во дворе на митинг, а после митинга на безоружных рабочих напали конные
