отчего-то.
Кори перемахнула через ограду, сделав вид, что не заметила вскинувшейся ей навстречу руки.
— Живее, — встряхнула головой. — Уходим! Где Рафаэль?
Они торопливо зашагали бок о бок, и дальше говорили уже по пути.
— Ищет господина Второго, — ответил Гундольф, поглядывая на неё. — Пошёл к его дому. Ты сама-то как, давно пластом лежала? Что ж ты не бережёшь себя, а носишься по городу, едва отпустило?
— Я в порядке. Тут свернём, сделаем крюк за складами. Нельзя, чтобы нас заметили.
— «В порядке», а сама белая как полотно. Хоть под руку меня возьми, придержу, когда падать будешь.
Кори фыркнула. Она не собиралась падать. Неужели вправду белая? От страха — какой стыд.
— Лучше скажи, что задумал Рафаэль. Ищет Второго, дальше что?
— Кто ж его знает. Я с расспросами не шибко-то и лез. Ты вот что, скажи, у тебя по-прежнему жар?
И тут же потянулся рукой к её лбу, охнув, когда Кори отбила это движение.
— Забудь! — сердито прошипела она. — Не понимаешь, что ли, некогда раскисать! Если не остановим Рафаэля, соображаешь, что будет? Как ты мог крутиться рядом с ним весь день и ничего не узнать?
— Я, знаешь, в этой компании себя родным не чуял! — так же сердито ответил её спутник. — Чтоб знала, могли и в живых не оставлять, да только сочли, пригожусь. В городе-то, думают, меня ничего не держит, чтобы встать на сторону раздольцев. Ну, я и сидел в уголке да помалкивал. Принялся бы за расспросы, как бы язык не укоротили.
Они шли тесным переулком. По левую руку стена швейной фабрики, по правую — склады, где хранились и станки, и вещи, сделанные впрок, и материалы. Однажды Кори довелось здесь побывать. Господин Второй раздумывал, не брать ли нужное для Рафаэля прямо отсюда, но потом отказался от этой мысли. И везти далеко, через весь город, и прикрыть недостачу сложно. Куда легче делать это уже на местах, где учётчики вписывают лишнее в книги — а дальше это не идёт, ведь цепочка тут и кончается.
— Значит, сейчас к Рафаэлю, — сказала Кори, сжимая пальцы в кулак.
Гундольф остановил её, положив руку на плечо.
— Никаких «к Рафаэлю», — сумрачно ответил он, качая головой. — Слышал уже, тебя там не жалуют. Попадёшься им на глаза, дальше что? А мне стоять, прикинуться, что не знакомы, пусть хоть что с тобой делают? Или встрять, и тогда он уж точно по доброй воле нам и слова не скажет?
— А мне и не нужно, чтобы по доброй воле.
Кори тряхнула плечом, но чужая тяжёлая ладонь и не думала исчезать.
— И одолжений мне от тебя не нужно. Это моё дело, мне и разбираться.
— Сама же просила приглядеть за Леоной.
— То — раньше, когда подняться не было сил. Теперь я на ногах, и о той просьбе можешь забыть.
— Ох и трудно с тобой, — нахмурил брови Гундольф. — Упёртая, как осёл. Не соображаешь, что ли — это уже не только твоё дело. Можешь, конечно, в одиночку лезть, расшибать лоб, только глупо это. Рафаэль с тобой один на один болтать не будет.
Он помолчал и добавил задумчиво:
— Мне вот ещё сдаётся, будто эти люди за ним приглядывают больше даже, чем ему самому хотелось бы. Оно и понятно: Рафаэль для них — фигура важная, и хоть нос дерёт, сильным он мне не показался. Вот и опекают, как дитя, а он досадует, тоже как дитя. Не думаю, что ты его подловишь, когда при нём никого не будет. Уяснила?
— Да. Идём уже, — ответила Кори.
И они пошли дальше.
Ей нужен Рафаэль, и она его достанет. И если придётся кого-то убрать с пути, так что ж. Не в первый раз.
— Леону твою я видел, — произнёс Гундольф, глядя под ноги. — Точно думаешь, ей нужна помощь?
— Да, и что же ты видел? — рассердилась Кори. — Видел, как она металась в жару, изрезанная, и каждый вздох казался последним? А может, видел, как она падает с высоты трёх ростов, потому что силы отказали, и швы расходятся, кровь течёт — всё в крови, всё тело — сплошная рана!.. Или, может быть, ты слышал, как она кричит от боли и страха, когда из-за капель у неё мутится в голове, а больше ей уже нельзя, доза убьёт, а выпитое не помогает? Знаешь, её привязывали, чтобы не покалечилась, а она видела мертвецов, рвалась и плакала. Ей казалось, те, что умерли давно, причиняют ей боль снова и снова. Что, видел ты это?
— Может, такое и было прежде. А сейчас я видел, как она летит и смеётся. И говорит, что больше не боится. И свободнее неё, как по мне, там никого нет.
— Свобода? — горько сказала Кори. — Свобода? Ну да, такому, как ты, никогда не понять. Просто цепь длиннее, вот и вся свобода. Немую больше никто не примет, нигде. Ей всё время нужна новая доза, а значит, нужен Рафаэль. Это я ещё могу терпеть, а она — нет.
— Немую? — заинтересовался Гундольф. — Или я что не так расслышал?
Кори обхватила себя руками. Несмотря на жаркий день, показалось, всё внутри заледенело.
— Старое прозвище. Нет желания о том говорить. А ты, значит, только это из моих слов и вынес?
— Да всё я понял. Слушай, я помогу, только обещай, что одна не полезешь. Можешь слово дать?
— Ладно. Обещаю, — легко согласилась Кори.
Слова отбросов со Свалки ничего не стоили. Интересно, просветил ли уже кто Гундольфа на этот счёт? Нет, должно быть, он пока не всё знал. Разговаривал как с человеком.
За беседой миновали склады. Тут уже потянулись общие дома, одинаково серые, уставились на дорогу десятками окон. Начали попадаться встречные, и стало не до разговоров: не проглядеть бы людей Рафаэля.
— Давай сперва туда, где я жил, — предложил Гундольф. — Воды наберём, припасов. Тамошний учётчик мне кое-что должен. Потом в твой дом, к ребятам.
И завершил с неожиданной досадой:
— Слушай, здесь народ вообще моется? Выделяют по ведру — смех один. Я уж, кажется, всё бы отдал, чтобы вернуться к морю.
Кори фыркнула.
— В сады ходят. Раз в пять дней получаешь жетон на помывку, моешься, стираешь. Вода стекает, её потом для полива используют.
— Я в садоводстве не силён, конечно, но кто ж мылом поливает-то?
— Поливает чем?
— Вы ж не пустой водой моетесь?
— Зола, тряпица. А как ещё? Это саду не вредит, если не знал.
— Ага. Всё забываю, как у вас тут жизнь устроена. И ты со своими секретами в сады ходишь?
