— Ты… догадывался, что он… — я не договариваю: уж больно нелепо звучит вопрос.
Но меня понимают.
— Да, у меня были соображения, — кивает Максвелл, — во время командировок я был у него дома. Детских снимков у него не было — и все альбомы начинались примерно с одиннадцати лет. Но вопросов не задавал — у нас были не настолько близкие отношения. Приемных родителей Лавджоя к тому времени уже не было в живых и огромный особняк, отошедший Вальтцу, был пуст. А как ты знаешь, свято место…
— … пусто не бывает, — заканчиваю за мужчину я и тут же требовательно на него смотрю, — объясни!
Риндан смеется и легко проводит пальцами по моим растрепавшимся волосам.
— Обожаю, когда ты так задаешь вопросы!
Я хочу возразить, сказать, что ничего особенного в этом нет, но Максвелл уже продолжает:
— То ли состояние Лавджоя, то ли его знания начали притягивать различных людей. К тому времени Лавджой уже служил ведущим инквизитором и ему прочили хорошее будущее и блестящую карьеру. К моменту, когда ему исполнилось тридцать, он уже раскрыл с десяток громких дел и имел хорошее имя в определенных кругах.
Инквизитор замолкает, отбрасывает с лица волосы и глядит на окно. Я повторяю его движение, но не вижу ровным счетом ничего: прикроватный столик и стоящая на нем лампа загораживают весь обзор, поэтому я лишь вопросительно смотрю на мужчину.
— Снег, — коротко поясняет тот, беря меня за руку, — опять метет.
— Зима же, — улыбаюсь.
Мне безумно хочется спуститься вниз и ощутить снег на ладонях. Но наш семейный исследователь, кажется, взялся за меня всерьез — и от его многочисленных зелий меня даже не держат ноги.
— Лавджой, — напоминаю я, возвращая Риндана к тебе разговора.
— Да, Лавджой, — послушно соглашается он, проведя рукой по лицу, — ему прочили прекрасное будущее. Но судьба, как всегда, внесла свои коррективы.
Труба отопления, протянутая вдоль стены, протяжно гудит, принося в комнату новую порцию тепла.
— Тогда в столице поднимали голову сразу несколько запрещенных организаций. Кардинал только вступил в должность и его позиция была достаточно шаткой, — он коротко улыбается, — молодой мальчишка, как считали в народе, плохо подходил на роль королевского наместника.
— Как показало время, в народе ошибались, — констатирую я очевидное.
— Да, он действительно стал всеобщим любимцем, — кивает Риндан, — но позже. А тогда на него организовали настоящую охоту. Чего только стоят три покушения! Это сейчас я понимаю, что фанатики уже тогда видели в нем угрозу — ведь он сразу дал понять, что не намерен проявлять толерантность к инакомыслящим. И инакомыслящие это услышали.
Я вздыхаю — как иногда мало нужно для человеческой ненависти. Кардинал в свое время тоже хлебнул фунт лиха — но умудрился не только сохранить лицо, но и обрести всенародное признание.
— Я не могу утверждать наверняка, но у меня есть подозрения, что та же организация, которая стояла за взрывами, и организовала все три покушения, — будто нехотя продолжает Максвелл, — и, не достав до кардинала, они решили выразить свое мнение другими способами.
— Взрывы, — понятливо киваю я.
— Взрывы. Много, чертовски много взрывов.
Мы некоторое время молчим, а затем инквизитор снова продолжает:
— Не могу точно сказать, когда Лавджой пополнил ряды этой секты, — последнее слово он будто выплевывает, — но все сводится к тому, что семь лет назад он был уже в их числе. Тогда диверсии стали другими — более точными, выверенными. Изменился их характер. И главное — заклинания.
— Но… зачем? — я все еще не могу понять.
— Вот это самое сложное, — Максвелл усмехается, — я склонен полагать, что здесь вмешался случай. Вербовка в подобные организации мало похожа на вселенский заговор. Обычно все проще: милый разговор с такими же одаренными, как и ты сам, дружеское плечо, теплая компания… Последователи порядков темных веков редко выглядят страшными чудовищами, предпочитая быть ими по сути. В общем, Вальтц втянулся. И немалую роль в этом сыграл еще один человек.
Думать долго не приходится — ответ срывается с моих губ будто сам собой:
— Лавиния?
— Она. Они познакомились на одном из королевских приемов и есть у меня подозрение, что именно она и послужила причиной тому, что уже через мизерное время Лавджой душой и телом был предан убеждениям темных веков. Но, поскольку я обязн верить фактам, то сомнению не поддается только то, что Лавиния занималась вербовкой новых членов организации.
— Значит, любовь?
— Скорее, помешательство. Их с Вальтцем отношения развивались стремительно, уже через несколько месяцев они обвенчались, а всего через полгода на свет появился их первенец. После этого новоиспеченная миссис Лавджой засела дома и, видимо, за пару лет так истосковалась по столичной жизни и порядкам двора, что напрочь забыла, что она замужем.
— Она изменяла мужу, — утвердительно киваю.
— И список ее контактов был внушительным, — хмкрится, точно осуждая, Риндан, — и самое интересное, что Вальтц не верил в это, несмотря на то, что все происходило у него под носом. Не верил, не хотел верить — даже не знаю. Но однажды все изменилось.
Он замолкает и я даже слышу, как внизу, на первом этаже, Адель звенит посудой.
— Я тогда приехал в столицу по делу, — тихо, точно делясь сокровенным, сообщает Риндан, — видимо, привлек внимание миссис Лавджой, потому что на следующий день она пришла ко мне на прием. Говорила, что у нее есть информация по делу о взрыве лаборатории, — он выразительно хмыкает, будто вкладывая в этот хмык все свое отношение к Лавинии, — собственно, мне ничего не оставалось, кроме как допросить ее.
— Допросил? — мне стоит диких усилий сдержаться и не продемонстрировать свою осведомленность.
Но это не прокатывает.
— Да. Три раза подряд.
Говоря это, он не сводит с меня глаз и, понимая, что все тайное стало явным, я краснею, как рак. Кажется, отчет друга Ирмиса стал достоянием общественности. Ох и неудобно получилось…
— Кто тебе передал информацию обо мне? — мягко интересуется Максвелл, а его пальцы касаются моего подбородка и вынуждают посмотреть на него, — Джо? Ирмис? Вальтц? Кто?
— Я не скажу, — и, выпутавшись из крепкой хватки, я отползаю к стенке, — Риндан, ну что мне было делать? Ты ничего не рассказывал, а мне нужна была информация. Ну и копала… как могла.
Максвелл некоторое время смотрит на меня и, кажется, я вижу в его глазах отблеск восхищения.
— Потрясающие информаторы! — наконец выдает он, — подняли с такого дна, что даже я не догадывался о том, что эти документы ещё существуют!
— Значит, ты копался в моих бумагах, — решаю идти в ответную атаку я, — а мне, выходит, нельзя?
