Но тут уж я спокойна: Риндан действительно очень принципиален и даже, возможно, при работе со мной слегка перегибает палку. Я даже обижалась первое время — и Максвеллу регулярно приходилось извиняться, по ходу дела способствуя опустошению резерва.
— Всех! — и защитник ехидно смотрит на меня. Но я лишь вздыхаю, старательно пряча улыбку — дежурным сегодня стоит Ирмис, который сейчас явно не в духе.
Сложно быть в хорошем настроении, когда у первенца режутся зубки.
— Не стоит, — качаю головой, ловя удивленный взгляд секретаря, — я сама схожу за заменой, — выдаю, уже поднимаясь из-за стола. Риндан, стоя за завесой, не говорит ничего — но я чувствую тонкий оттенок удивления, заполнивший помещение, стоит мне встать.
Ну что поделать, последнее время я действительно остро на все реагирую.
Я выхожу в коридор и подхожу к окну. Детишки по прежнему лепят снежную бабу. Очередной уже привычный приступ дурноты заставляет прижаться лбом к стеклу и прикрыть глаза. Когда же это закончится?
Сзади раздаются шаги и мои плечи обхватывают теплые руки.
— Что с тобой?
Сглотнув, я все же решаю признаться. Надо же когда-то уже это сделать, в конце то концов?
— Знаешь, я думаю, мне больше не стоит брать дежурств.
— Почему? — в его голосе сквозит удивление.
— Потому что… — я не договариваю, просто кладу руку на живот. И по внезапно сжавшимся на плечах ладоням понимаю — догадался.
— Давно? — осторожный вопрос.
— Шесть недель, — я прикусываю губу, — прости, хотела сказать тебе раньше, но…
Договорить не успеваю — меня разворачивают и прижимают к теплому телу. Я утыкаюсь лбом в твердую грудь, вдыхая его запах и ощущая, как тошнота проходит.
— Риндан…
— Действительно, больше никаких дежурств, — он будто не слышит меня.
Я поднимаю голову. Муж смотрит в окно и глаза его странно поблескивают.
— Знаешь, Мейделин… — произносит он и замолкает. Я не нарушаю тишину — знаю, что он всегда договаривает.
И я не ошибаюсь.
— Я не верил в то, что желания сбываются. Но они сбываются. И ты, и наш брак…все, как я хотел.
— Значит, ты планировал? — я выворачиваюсь из объятий и лукаво смотрю на него. А он и не против — ехидно улыбается, будто и не было этой неожиданной новости.
— Нет. Просто когда увидел тебя впервые — в допросной, сквозь завесу отрицания — понял, что женюсь на тебе.
— Дурак, — я слабо улыбаюсь, — на дознавателях не женятся.
Он тихо смеется:
— На дознавателях — нет. А вот на любимых женщинах — да. Хочешь есть?
При мыслях о завтраке я сглатываю. Этого добра уж точно сейчас не надо!
— Может, просто пройдемся? — прошу жалобно.
— Пройдемся, — покладисто кивает он, — два часа. Каждый день.
Я закатываю глаза — кажется, мне не удастся его изменить.
Да и стоит ли, в самом-то деле?
Конец
