Кажется, я говорю лишнее, потому что уже в следующий момент слышу хриплый смех. Максвелл смеется — но даже сейчас я слышу легкую нотку грусти в его голосе.
— Мейделин, радость моя, — шепчет он, — мне даже в бумагах копаться не нужно — все написано у тебя на лице.
В ответ я хмурюсь, грозно фыркаю и набрасываю на ноги одеяло.
— Что там с Лавинией?
— Ничего. Сейчас ей займется королевская комиссия дознания и, если у них все получится, у нее мизерные шансы отвертеться.
— А дети? — решаю все-таки уточнить я.
— Домашний арест в любом случае никто не отменял, — поджимает губы Риндан, — но роль Лавинии на этом закончена не была, — добавляет он несколько мгновений спустя, — именно она обеспечивала Лавджою алиби во время других диверсий. А вот прикрывал Вальтца другой человек.
— Алвис.
— Бедняга Элинор не знал, что был всего лишь разменной монетах в играх Вальтца. На тот момент его вес в организации был ощутим — он получил право голоса, а благодаря своим знаниям — безграничный кредит доверия. И, я думаю, они в итоге достали бы кардинала, если бы не неверность Лавинии. После нашего с ней громкого диалога и воцарившейся вокруг него шумихи Лавджой словно с цепи сорвался — я думаю, у него просто не выдержали нервы. И он вышел из под контроля.
Вопрос задать я не успеваю — ответ на него приходит сам собой.
— По какой-то причине Вальтц решил действовать по собственной инициативе. Cледующие три взрыва можно назвать его чудовищной импровизацией. Он будто бы экспериментировал, модернизируя заклинание, которое использовал.
— Он и экспериментировал, — я тут же вспоминаю слова Лавджоя в старом хранилище, — подбирал мощность для своего “Иерихона”.
— Так или иначе, это было лишним. Своим поведением он подложил свинью всей организации, которая оказалась на грани разоблачения. Поэтому они приняли единственное возможное решение из всех — затаиться. Легли на дно и воцарилась тишина.
— Обманчивое ощущение, — я ежусь, будто от холодного ветра.
— Ты права. Но, признаюсь, им почти удалось достичь своей цели.
— Ты о чем?
— Три года от них не было ни слуху, ни душу. Ни малейшей зацепки. Расследование встало и мне все чаще предлагали — вначале мельком, а затем все настойчивее — сдать дело в архив. Но было одно “но”…
Я все-таки поворачиваюсь к нему. Риндан не смотрит на меня — его взгляд направлен в стену.
— На тот момент я смог установить тот факт, что Алвис был рядом с местами взрывов в нужное время. У меня были подозрения, но доказательств — никаких. Я сделал единственное, что мог — установил за ним наблюдение.
— И если бы дело оказалось в архиве, наблюдение бы сняли, — киваю.
— И я бы лишился последней ниточки, — подхватывает Максвелл, — я не мог так рисковать, Мейделин.
— И ты решился на провокацию?
— Именно. Правда, я не знал, кого промоцирую на самом деле.
Мужчина замолкает. У меня тоже нет желания что-то говорить — и я просто поглаживаю сухую ладонь.
— Идея пригласить кардинала принадлежала Вальтцу.
Мужской голос неожиданно резко звучит в тишине комнаты и я вздрагиваю, уставившись на инквизитора. Но тот лишь грустно улыбается.
— Ты представляешь, что было бы, если бы я действительно его вызвал?
— А почему ты его не пригласил?
— Не люблю лишних телодвижений, — и Максвелл как-то нервно дергает уголком рта, — подумал: и так много всего сделано, только этого еще не хватало. И создал видимость — благо, у меня были нужные знакомые.
— Вроде художника-карикатуриста? — фыркаю.
— Да, — и Риндан наконец-то коротко улыбается, — ну а дальше…
— Дальше я знаю.
Продолжать не хочется — и, повинуясь приглашающему жесту, я перебираюсь на мужские колени. Стул предательски скрипит и Максвелл реагирует тут же — подхватив меня, пересаживается на кровать. Теперь скрипит уже она — и мы тихо смеемся в унисон.
— Подожди, а что с Алвисом? — внезапно доходит до меня, — и с Вермейером?
Смех из комнаты как ветром уносит.
— До недавнего времени Элинор был уверен, что по просьбе Вальтца ездит передавать документы организации. Собственно, он и заговорил сразу после того, как узнал об истинной цели своих передвижений.
— Какой?
— Лавджой использовал его как ширму — наверное, чувствовал, что рано или поздно могут возникнуть вопросы. И в то время, как Алвис ездил в командировку… точнее, думал, что ездил, Вальтц прибывал в тот же город инкогнито, делал свое дело, производил необходимые расчеты и скрывался под шумок.
— И все подозрения падали на Алвиса… — тихо заканчиваю я.
— Абсолютно все. Собственно, поэтому я до последнего подозревал именно его. Да и касательно Лаержа у меня были соображения — ведь, если Лавджой действительно собрался на покой, то для благополучной и тихой жизни ему всего лишь требовалось закончить историю великого злодея, образ которого он так тщательно выстраивал.
— Что ты имеешь в виду?
Я уже знаю, что услышу. Но додумывать мне не хочется — и я с содроганием сердца жду истины.
— Всего лишь неудача при задержании. Крошечная ошибка или провокация — я не знаю, как он хотел это устроить. Но результат был бы одним…
— … и Алвис бы навсегда остался в том хранилище… — тихо заканчиваю я за мужчину.
Мне откровенно плохо и даже теплые объятия не спасают — я будто замираю, вновь оказавшись в темном хранилище рядом со статуей горгульи.
— Теперь все хорошо, — будто чувствует мое состояние Риндан, — Вальтц и Алвис заговорили. Лавджой, кроме прочего, активно называет членов организации и теперь их поимка — всего лишь вопрос времени.
Он будто успокаивает меня и под влиянием монотонного мужского голоса я расслабляюсь и закрываю глаза. В голове, будто сам по себе, возникает странный шум. Слишком много потрясений для одного разговора, пусть даже и длинного. Слишком.
— А Вермейер? — я заставляю себя открыть глаза. Наш диалог вымотал меня настолько, что я едва ворочаю языком.
— Ульрих пал жертвой собственной самоуверенности. Решил, что сможет быть нам полезен и уговорил Вальтца на встречу. Результат ты видела — Лавджой не хотел рисковать в этот раз, слишком многое стояло на кону. По прибытию в центральную тюрьму его досмотрит лекарская комиссия — у меня есть подозрения касательно его рассудка…
— Здравомыслящие такое не творят.
— Вряд ли последователей темных веков можно назвать здравомыслящими, — хмыкает Максвелл, — внешне оставаясь людьми, по сути они являются настоящими чудовищами. И я очень рад, что этих чудовищ скоро станет меньше.
