мать, – с некой досадой в голосе протянул его новоиспеченный брат. – Живешь, словно паршивый пес. Мерзость…
Андрей поднял веки и стиснул зубами нижнюю губу. Он слышал достаточно оскорбительных речей в свой адрес, начиная с начальной школы, и, казалось бы, ничего уже не могло его задеть и причинить боль. Ничего? Его мать ценила мертвое дитя больше, чем живого сына, который был рядом и бесконечно страдал. И вот этот мертвый ребенок стоял сейчас перед ним в своей дорогой одежде и ювелирных украшениях. Смотрел брезгливо, так высокомерно, словно это Андрей появился у него на пороге без приглашения, а не наоборот.
– Забавно. – Богдан провел пальцем по книжной полке, взглянул на легкий пыльный след и растер пальцы. Нарочито медленно, кривя лицо. Аверьянов был в меру чистоплотным и аккуратным. Подобный жест вызвал в нем новую волну раздражения. – Если бы мой школьный друг не увидел тебя в твоем паршивом приюте, я бы еще не скоро узнал о твоем существовании. А возможно… вообще никогда. Знаешь ли, папаня никогда о тебе не упоминал.
– Не знал бы дальше, – хрипло выдавил из себя Андрей и прислонился к дверному косяку, почувствовав легкую слабость в ногах. – Школьный друг?
– Ага. Точнее, подруга. – Богдан присел на полусогнутых ногах и достал с нижней полки увесистый альбом в твердом переплете. – Ее отец занимается какой-то вшивой благотворительностью и вечно таскает дочь с собой посветить лицом. – Богдан небрежно раскрыл альбом. – Ты коллекционируешь марки? Серьезно?! Вот умора!.. – тихий смех прошелся по спине Аверьянова кипящей смолой.
– И что дальше? – Андрей сам не понимал, почему продолжал этот разговор, но в глубине души хотел узнать больше. Прежде всего о себе.
– Пришла ко мне вот с такими блюдцами. – Богдан сомкнул пальцы вокруг глаз. – Мол, видела твоего двойника. Так на тебя похож, как две капли. Даже доки на тебя принесла. Я сначала поржал… Но там фотка твоя была. Один в один, как в моем паспорте.
– Только не говори, что сразу догадался…
– С чего бы? – Богдан небрежно бросил альбом на полку и выпрямился, упираясь ладонями в колени. – Просто пошел к отцу и показал фотографию и копию личного дела. Упираться он не стал.
– Значит, он знает?.. – почему-то эта новость больно резанула где-то глубоко внутри. – Кто-то еще знает обо мне?
– Только она, Сонечка. Знаешь ли, я был в таком шоке, что просто не мог молчать.
– Вот как… – Аверьянов оттянул рукав пижамы, нервно спрятал кисть. – И что теперь? Зачем ты здесь?
– Как же? – он наигранно удивился и посмотрел на Андрея. – Мне было до жути любопытно: кто ты, как и с кем живешь, чем увлекаешься, где учишься, какие у тебя перспективы, каков твой круг общения? – с каждым новым вопросом он подходил все ближе. Размеренно и неторопливо, гремя тяжелыми ботинками.
Аверьянов застыл, когда почувствовал нарастающую тревогу. Лишь на миг он подумал, что, возможно, брат пришел, преследуя благие намерения. Но все изменилось в одночасье. Этот непринужденный и дружелюбный разговор только с виду был таковым. Холодная испарина выступила на спине, прожигая кожу меж лопаток ледяным огнем. Аверьянов упрямо заставлял себя смотреть в глаза – такие знакомые, но одновременно чужие и холодные. Такие же глаза были у самого́ Андрея и у покойной матери. Их встреча явно не сулила ничего хорошего. Аверьянов это чувствовал.
Богдан накрыл ладонью подбородок Андрея и длинными крепкими пальцами сдавил щеки, больно впиваясь в кожу короткими, но острыми ногтями. Аверьянов мертвой хваткой вцепился в запястье руки, что его удерживала. Брат был значительно сильнее. Сильнее и злее. Ярость багровой пеленой застелила глаза, словно разливая краску на свежую сочную траву. Андрей испугался и ослабил хватку на чужом запястье.
– Я не мог нормально спать, зная, что ты есть. – Голос прозвучал неожиданно низко, отчего у Андрея непроизвольно похолодели конечности. – Знаешь ли, я впал в немилость отца с некоторых пор. Он разочаровался во мне. Но я не расстраивался. Единственный и любимый сын. Выбора у папочки нет. Однако… появился ты. Понимание того, что отец все это время знал, где ты и что с тобой, навело меня на некоторые мысли.
– Испугался, что останешься не у дел? – сипло отозвался Аверьянов, слизывая с уголка губ скопившуюся вязкую слюну. – Поменяемся?
Андрею стоило бы поубавить спеси, но это была его естественная реакция на страх. Пагубная привычка защищаться агрессивно, выводя оппонента на эмоции и внушая, что перед ним кто-то равный, сформировалась с самого детства. Нередко она служила лишь своеобразным катализатором для ответной, более опасной реакции, но чаще спасала и позволяла избежать очередных проблем. Аверьянов не мог это контролировать. Понимал, что стоило промолчать, но слова словно сами срывались с губ.
Богдан ядовито усмехнулся и разжал пальцы. Отступил на пару шагов, лукаво наблюдая за Андреем из-под полуопущенных медных ресниц. Стянул с себя тонкую кожаную куртку с изображенной на спине монохромной Медузой горгоной и небрежно бросил на расправленную постель. Каждое движение – даже столь незамысловатое, как скольжение узкой ладони по короткому ежику волос, – кричало о внутренней уверенности, явном высокомерии и чрезмерном самолюбии. Этой силе невозможно противиться. Она давила на ментальном уровне.
Аверьянов наблюдал за братом пристально, не скрывая собственного любопытства и, к своему стыду, восхищения. Перед ним стояла та исключительная и улучшенная версия его самого. Тот, кем он всегда желал стать, но не мог в силу множества жизненных обстоятельств. И дело было вовсе не в ухоженной внешности или дорогих вещах, что были на нем, – весь цимес заключался в непоколебимой уверенности и внутренней силе, которая присутствовала лишь тогда, когда за спиной притаился надежный тыл. Поддержка, которой у Андрея никогда не было.
– Все нищие такие гордые? – негромкий голос отвлек Аверьянова от тяжелых мыслей.
– Как это произошло? – Андрей проигнорировал едкое замечание. – Неужели все это время она обманывала меня? Но…
– Вовсе нет, – перебил его Богдан и безразлично пожал плечами. – Хочешь услышать красивую сказку о любви? Наша мамаша встречалась с господином Вишневским долгие годы, пока его жена медленно, но верно угасала у него на глазах.
Богдан с тихим вздохом опустился на стул и сложил ноги на край письменного стола. Несколько долгих секунд он смотрел на стальные мыски, не моргая, и ритмично барабанил пальцами по деревянной поверхности.
Аверьянов терпеливо ждал продолжения истории. Желал знать правду и одновременно опасался ее услышать. Чувства матери к его биологическому отцу не имели для Андрея ни ценности, ни смысла. Не теперь. Аверьянов искренне пытался любить ее, но она не давала ему никаких шансов. В глубине души он верил,
