пустой болтовне женщин, особенно тех, кто входит в число «шести бабок», оскверняющих правила достойного поведения, установленные Конфуцием, – отвечает он.
Возможно, доктор Ван считает, что, изображая презрение, он убедит всех в своей невиновности, но семья Ян теперь настроена против него, и мой отец, похоже, тоже не собирается успокаиваться.
– Значит, пока что вы не будете признаваться, – говорит он. – Неважно. Пожалуйста, оставайтесь на месте, чтобы мы могли увидеть вашу реакцию на следующего свидетеля. Повитуха Ши, идите.
Как только мать Мэйлин занимает место, отец принимается расспрашивать ее о том, как она научилась своему ремеслу и как долго практикует. Затем он начинает допрос на основании того, в чем повитуха Ши призналась нам с Мэйлин.
– Когда вы в последний раз приходили в Благоуханную усладу до кончины Ян Фэнши?
– В день, когда родился сын госпожи Чэнь, – отвечает она.
– Правильно ли я понимаю, что присутствие врача на таких мероприятиях не всегда обязательно?
– Вы правы. Роды сопряжены с кровью. Врачи обычно держатся в стороне, если нет осложнений.
– Были ли в данном случае осложнения?
– Никаких, – отвечает повитуха Ши.
– Но при этом присутствовал врач.
– Да, там был доктор Ван.
– Пожалуйста, расскажите нам, что произошло.
– Многие женщины кричат во время родов. Часто они жалуются на своих мужей или хозяев. Дескать, больше никогда не пущу его в свою постель, и все в таком духе. – Повитуха улыбается. – Конечно, мы давно бы вымерли, если бы они выполняли свое обещание.
Никто не смеется.
– Что кричала наложница? – спрашивает отец.
– Она кричала врачу, что, если ее тело покинет сын, она больше никогда не раздвинет перед ним ноги.
– Нет!
Крик разлетается по двору. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на источник звука, и вижу, как резко, словно получившая свободу сжатая пружина, вскакивает госпожа Чэнь. Вуаль, закрывающая ее лицо, приподнимается, а затем плавно опускается, будто ею играет ветерок. Я принимаю прежнее положение и успеваю заметить, как доктор Ван вздрагивает, а затем быстро берет себя в руки.
– Сядьте, госпожа Чэнь, – приказывает отец, – и помолчите.
Он возвращается к повитухе Ши.
– Вы предполагаете, что господин Ян не был отцом сына своей наложницы?
– Совершенно верно.
– Кто еще это знал?
Повитуха Ши выдвинула вперед челюсть и выпрямила спину. Ее голос звучит твердо:
– Женщина, которую я знала как Целомудренную тетушку, присутствовала при родах госпожи Чэнь. Она все слышала. Позже мы вдвоем обсуждали, что нам делать. Этот ребенок, которого назвали Маньцзы, мог претендовать на роль главы дома, если молодой хозяин умрет или останется без наследника.
Морщины на лбу моего отца углубляются, пока он обдумывает сказанное. Интересно, смотрят ли члены семьи Ян на доктора Вана и видят то же, что и я: резные скулы, широкие плечи и увесистая челюсть, которые унаследовал Маньцзы. Отец задает свой следующий вопрос так тихо, что я едва его слышу:
– И вы хранили секрет все эти годы?
– А какой у меня был выбор? – спрашивает повитуха Ши. – Вскоре после родов госпожи Чэнь я принимала роды у трех других женщин, и все закончились плачевно. – Она вздыхает. – Такое случается, но доктор Ван так много рассказывал об этом, что меня перестали приглашать в богатые семьи. Все, что я могла бы сказать в свою защиту, было бы воспринято как…
– Но это не единственный мотив умолчания? – перебивает повитуху Ши мой отец.
Я сжимаю руки в кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу, опасаясь, что мать Мэйлин утратит мужество.
– Каждая мать делает все, что в ее силах, чтобы обеспечить ребенку будущее – особенно девочке, оставшейся без отца, – наконец произносит повитуха. – Доктор Ван пообещал мне, что, если я ни словом не обмолвлюсь об их с госпожой Чэнь тайне, он защитит мою дочь. «Я могу погубить ее, как погубил вас, – сказал он. – А могу помочь». Я согласилась на его условия. Мы заключили сделку.
Отец велит повитухе Ши вернуться на место и шуршит бумагами, словно проверяя, не забыл ли чего‑нибудь. Если он последует рекомендациям из моего письма, ему предстоит опросить трех свидетелей: госпожу Чэнь, госпожу Ко и меня. И каждая из нас вольно или невольно должна будет поделиться важными сведениями. Но отец не вызывает никого из нас, что меня очень расстраивает, а принимается убеждать доктора Вана признаться в преступлениях либо предложить иные объяснения – неосторожность, случайная ошибка, недостаток знаний – обнародованным фактам. На это уходит целый час. Доктор Ван смеется, когда его спрашивают, почему он не попытался убить Маожэня, а не моего еще не рожденного сына.
– Я уже говорил вам, что я не убийца.
Отец отмахивается от этого ответа, как от дурного запаха. Затем он говорит:
– Это слишком легкий путь, но я все же спрошу. После того как вы убили госпожу Янь камнем, почему не унесли камень из пруда Благоуханной усадьбы?
– Я не убивал ее, – отвечает доктор.
У моего отца все‑таки заканчивается терпение.
– Можете ли вы представить какие‑либо доказательства того, что вы не убивали Ян Фэнши?
– Нет.
– Можете ли вы опровергнуть утверждение, что Маньцзы был вашим сыном и что вы пытались обеспечить ему место будущего главы семьи Ян?
– Нет.
– Давайте проясним ситуацию. Вы признаете, что виновны в этих деяниях?
Доктор Ван отказывается отвечать.
– Даю вам последнюю возможность признаться.
Господин Ян поднимается и возмущенно кричит:
– Мы заслуживаем как минимум этого!
Хор мужских голосов во главе со Вторым дядюшкой поддерживает это требование.
Доктор Ван небрежно вскидывает руки и начинает говорить. И все сказанное им доказывает, что бабушка всегда была права на его счет.
– Я признаюсь, что хотел стать знаменитым врачом, которого будут помнить еще долго после его смерти. Я хотел снискать славу великого Сун Цы, создавшего методы смывания грехов. – Он позволяет себе легкую улыбку. – Те самые, которые вы использовали сегодня…
Мой отец больше не церемонится.
– Ничто в ваших действиях не говорит о человеке, жаждущем славы. Скорее вы искали выгоды и власти через рождение того, кто, как вы надеялись, станет наследником владений этой семьи.
Доктор Ван смиренно вздыхает.
– Какая теперь разница? Маньцзы мертв.
Мужчин рода Ян и даже некоторых женщин эти слова приводят в такое неистовство, что на мгновение я опасаюсь самосуда. Мой отец стучит кулаком по столу, призывая собравшихся замолчать.
– Одна женщина умерла. Другая потеряла ребенка и чуть не умерла. И мы пока не знаем, что еще вы сделали.
Отец опускает взгляд на свои бумаги.
– Есть и другие пути установления истины, – говорит он. – Я готов продолжить расследование и применить обычные методы допроса – избиение и тому
