было все равно.
Виноват ли муж? Виновата ли няня? Виноваты ли они оба?
Виновата она. У нее был сын, который нырнул и не вынырнул, и изменить ничего было нельзя.
Она медленно и бережно укладывала вещи сына, останавливалась, потом начинала все сначала. Не могла же она просто взять и избавиться от его вещей.
Но Антоша нырнула и не вынырнул и лежал теперь в крошечном полированном гробике.
Зазвонил ее телефон. Зоя, увидев, что на связи адвокат, которому она поручила немедленно заняться разводом, приняла звонок.
Но это был Андрон.
– Зоя, Зоенька, не бросай трубку! Нам надо поговорить!
Зоенькой вдруг называл, а не моим прелестным носиком, ну надо же! Что будет, если она сбросит звонок? Андрон станет названивать снова и снова, с телефона адвоката, врача, кого угодно.
– О чем?
Действительно, о чем? Тот, кто связывал их, нырнул и не вынырнул, и виноваты были они оба, отец и мать, мать и отец.
А вовсе даже не няня.
Ну, и ее дар, который не помог спасти сына. Так зачем он ей вообще тогда нужен?
– Зоенька, ты ведь у нас дома? Не уезжай, я приеду. Мы все обсудим, составим план на ближайшее будущее. На наше ближайшее будущее…
На их ближайшее будущее?
– Приезжай, – абсолютно равнодушно проронила она, прекрасно понимая, что никакого будущего, тем более общего, у них больше нет и быть не может.
А сама, принявшись снова складывать и перекладывать вещи сына, тотчас забыла о звонке мужа. Вспомнила она о нем, когда окончательно стемнело, а муж так и не появился. Ну да, как водится, надавал обещаний и не исполнил. Но Зоя не испытывала ни малейших эмоций – у нее не стало сына, у нее скоро не будет мужа…
И она принялась за игрушки Антоши.
Уже была глубокая ночь, вероятно, даже раннее утро, когда снова зазвонил телефон. Опять адвокат.
Не сомневаясь, что это вновь Андрон с очередной велеречивой байкой о том, отчего он не заявился, хотя она и не хотела видеть его в доме, их бывшем доме, Зоя произнесла:
– Не звони мне больше. Я не хочу. У меня будет новый номер телефона. Или у меня вообще не будет телефона. Но не звони.
Однако вместо мужа она действительно услышала своего адвоката:
– Зоя Игоревна, извините за поздний звонок, но у меня для вас крайне неприятные известия. Дело в том, что Андрон Эдуардович, мчась с большим превышением скорости из Москвы за город, пренебрег правилами дорожного движения, вылетел на встречную полосу и столкнулся с фурой. К сожалению, он умер на месте…
…Зоя, войдя в крытый бассейн, тот самый, в который нырнул и не вынырнул Антоша, закрыла глаза. Этот запах. Запах смерти.
Прелые ландыши она почувствовала утром еще во сне, хотя это было никакое не утро, а, скорее даже, день, клонившийся к вечеру. Она потеряла счет дням, не зная, сколько времени провела в одиночестве в доме, их бывшем доме.
То ли день, то ли неделю, то ли месяц, то ли вечность.
Сначала Антоша нырнул и не вынырнул. А потом и Андрон поехал и не доехал. Те два человека, которых она любила больше всего в жизни, были мертвы.
Она забрала их – та самая, которая пахла прелыми ландышами.
Зоя ощутила этот аромат таким сильным, сбивающим с ног, что даже проснулась – в неудобной позе, на плюшевых игрушках в детской сына.
Конечности у нее затекли, спину ломило, голова гудела. Но все это не шло ни в какое сравнение с запахом прелых ландышей.
Встав и потянувшись, Зоя попыталась определить их эпицентр. Нет, это был не уже почти выветрившийся, легкий запах смерти сына.
Запах смерти мужа?
Но прежде у нее не было способности чувствовать ароматы на расстоянии. Неужели появилась?
Она обошла весь дом, решив, что там кто-то притаился. Даже наткнись она на политтехнолога-маньяка, не испугалась бы ни чуточки, но он тоже давно стал добычей смерти.
В доме никого не было, никого – кроме нее.
И тогда, случайно заметив себя в единственном незанавешенном зеркале, с которого сполз черный креп, увидев свои всклокоченные волосы, резко обозначившиеся скулы, заплаканные глаза, Зоя вдруг отчетливо поняла: эпицентром запаха прелых ландышей была она сама.
Да, смертью пахла она – и никто другой.
Занятно, что после этого все стало на свои места. Зоя поняла, что это знак. Ну да, в этом запахе была та же самая металлическая нотка, как тогда, в особняке Великой Продюсерши, когда она спасла от самоубийства ее сына Добрика.
Тогда она красноречиво убеждала его, что кончать с собой – не вариант, несмотря ни на что, а теперь вот поняла, что это единственный выход – на этот раз ее собственный.
Отыскав в холодильнике остатки еды и с аппетитом закусив сыром с паштетом и зелеными яблоками, Зоя отправилась в спальню, их бывшую супружескую спальню, приняла душ, привела себя в порядок и сменила насквозь пропотевшую одежду на свежую.
Приняв более или менее человеческий вид и выпив на кухне крепчайший кофе, она вымыла за собой посуду, а потом прошествовала в крытый бассейн с единственным желанием – нырнуть и не вынырнуть.
Прямо в одежде она медленно зашла в воду, ту самую, еще не спущенную, которая была в легких сына. Улыбаясь, Зоя размашистыми гребками выплыла на середину, где было глубже всего, а затем, глубоко вздохнув, нырнула и пошла на дно. Дотронувшись до него рукой, она открыла глаза, а затем сделала вдох, и вода хлынула ей в легкие.
Она сделал то, что хотела: нырнула и не вынырнула.
…Ей повезло, что она так долго готовилась к финальному заплыву – ела, принимала душ, пила кофе, убиралась, не желая, чтобы те, кто найдет ее тело через какое-то время, вероятно, не в самом красивом виде, еще решали проблему грязной посуды.
Адвокат, обеспокоенный ее странным апатичным тоном, приехал в загородный дом – и как раз вовремя, чтобы обнаружить ее в бассейне, куда сунулся в первую очередь, заметив огни по всему дому. Вытащив Зою из воды, он сделал ей искусственное дыхание – адвокат сам состоял в клубе яхтсменов.
Зоя нырнула и не вынырнула, но этого не хватило, чтобы умереть. Как будто смерть, у которой она и так отбила многих потенциальных жертв, столь изощренным способом наказывала ее: забрала сына, затем мужа, а вот ей самой умереть не позволила.
Вероятно, Зоя повторила бы попытку, которая, с учетом предыдущих ошибок, даже увенчалась бы летальным успехом, но врач частной клиники, где она приходила в себя, своим визитом
