— Тогда самое время поговорить о подарках, — сказал Гость и прибавил голосом мора, голода и бойни. — Так. С кого бы начать? Вот ты, болтун? Что ты хочешь в подарок и каков твой дар?
Над столом казалось пролетел легкий ветерок и запахло можжевельником и розмарином.
«Память, — подумал я. — Он взывает к нашей памяти».
— У меня есть имя, — сказал я. — И ты задал мне сразу два вопроса, а это невежливо.
— Ну ты можешь дать два ответа, — сказал Гость и соединил кончики пальцев.
— В самом деле? — спросил я.
— Слово сказано… — нехотя произнёс Всадник и почему-то посмотрел сначала под стол, а затем на свечи. — И это бесспорно, ибо нелепо.
— Я хочу Морион и Инклюз, — сказал я почти шёпотом. — И чтобы в мешочках, которые остались там — и я осторожно показал на верёвку, — для нас нашлось бы только самое нужное. Слово услышано…
— Зачем тебе янтарик? — удивлённо спросила Неля. — Это же женское…
— Какой янтарик? — озадачился я. — О чём ты вообще?
— Инклюз, — как-то бездумно сказала Неля. — Янтарик с пузырьком. Ты что, не знал?
Гость улыбнулся.
— Инклюз, чтобы ты знала, — сварливо сказал я, — монета, притягивающая богатство.
— Ну так бы и сказал, — всё так же нехотя пробормотала Неля.
— Чего кричать…
— Я не дождался ответа на первый вопрос, — исполнив на гитаре некое стаккато заявил Гость.
— Дар не подарок, — ответил я и спешно отпил чаю.
— Ну это отговорка, — заявил Всадник. — Старушечья болтовня.
Бабушка яростно дёрнула рукав и побарабанила по столу пальцами.
— Хоть простучите его насквозь, — беспощадно сказал Всадник, — я-то всё равно своего добьюсь.
— Наш дар печальный, — сказал я. — И думаю, он опасный, очень. Но на самом деле, от тебя мне нужно только одно.
Гость налился интересом и раскраснелся, словно июльский помидор.
— Чтобы убрался как можно скорее! — крикнул я и попытался подкрепить пожелание Старыми словами. Голос у меня был охрипший — казалось, слова царапают горло.
— У тебя тот же дар, что и у твоих предков, — сказал Гость. — Дар вашего рода, по женской линии… Как такое могло случиться — не понимаю, ведь ты родился даже не зимой.
— А почему ничего не произошло? — удивлённо спросил я. Бабушка нервно цыкнула и дёрнула углом рта. Гость нагло ухмыльнулся.
— Ты хватаешь по верхам, вот почему, — самодовольно произнёс он. — Надо заниматься.
— Да, я не прыгаю с дудкой на лошади, — оскорбился я. — И это не означает, что я ничего не знаю.
— Про лошадь это ты зря. Поверь, — произнёс Гость.
— Не поверю, — буркнул я. — Ни за что. Свисти-свисти…
— Я повторяюсь, — сказал Гость, — и ведь не по своей вине. Отдайте мне дитя и зеркало, и я уйду. Мне здесь тягостно, и всё, тут у вас, меня не слушает.
Кузина Сусанна оторвала от жакета следующую пуговицу.
Тишина смотрела на нас прозрачными глазами голодной своры.
— Ну, у меня нет времени столько молчать, — сказал всадник. — Мы, в конце концов, не в Афинах. Я найду способ побеседовать…
И он дунул во флейту. Как по команде, бабушка и Сусанна заткнули уши, я последовал их примеру. Вакса вновь свободно интерпретировала образ ежа.
— Некоторые из мусчин в роду тозе обладают этим даром, — прошепелявила Яна.
— А твой отец, Лесик, обладает… обладал? Ведь он всё-таки девятый сын? — спросил Гость, тщательно протирая салфеткой камень перстня. В красных искрах рубина мне почудилась угроза. Уткнув нос в чай, я проигнорировал вопрос. Бабушка произвела некое движение, словно хотела передать мне что-то, Гость взмахнул салфеткой, и бабушка вновь погрузилась в неестественное спокойствие.
— А твоя… мама? — продолжил расспрашивать Гость. Запах розмарина становился все явственнее.
— Мы тут все владеем кое-чем, наследственным, — сказала тётя Зоня и хихикнула.
Кузина Сусанна подпрыгнула вместе с венским стулом и уронила кусочек яблока прямо на парадную бабушкину скатерть.
— И что это означает? — спросил Гость хрипло.
— Мы можем привадить, — продолжила тётя Зоня, всё так же странно хихикая. — Так, мама? Только ненадолго, на полгода где-то — почти как набойки. Бестолково так.
Гость еще немного потёр камень перстня. Салфетки он, не стесняясь бабушки, бросал под стол.
Тут заговорил Витя, по обыкновению приглушая голос:
— Это вы, — спросил он, — сдуваете в воду с палубы?
— Не совсем, — польщённо ответил Гость. — Раньше, да. Раньше в кораблях была душа. Теперь — одно холодное железо.
Еще одна салфетка, кружась, упорхнула под стол.
Настал черёд тёти Жени.
— Все Дары разные, у кого какой, — я хочу сказать, мама говорила — у каждого свой. Некоторые пленяют, а некоторые освобождают, — она потёрла висок. — От всего. Кое-кто из наших, — сказала тётя Женя, — запросто лишает собеседника воли и заставляет подчиниться своему желанию, любому, да. Мама говорила мне, она рассказывала, это называлось Узы, потому что тебя путали… спутывали… опутывали. А наша пра… пра… пра… ну, в общем, мама говорила, её звали Анаит. Так она могла начисто лишить человека памяти, ну и способности соображать, способности говорить, ума-разума в общем — такое вытворяла с мужиками… мне мама рассказывала; так вот этот дар назывался «Выдох», и для полного «выдыхания» из чьей-то головы всех мыслей ей надо было только особенно так глянуть, пальцами щёлкнуть, ну и сказать пару слов, мама говорила — старых, и дунуть в кулак. Она, в общем, много чего могла. Правда, мама?
— Да. Вы, женщины способны на многое, — рассудительно сказал Гость и упёрся тяжким взглядом в кузину Сусанну. — Можете ослепить человека, — сказал он. — Или сделать его глухим, или отнять у него речь. — Да что там речь! Принадлежащее ему по праву…
Его слова явно не произвели впечатления на старую даму, она самодовольно ела вайнэпфель, аккуратно разрезая его на дольки.
— Но ведь это совсем никуда не годится! — возмутился Гость. — Я тут распинаюсь, даже и угрожаю, а она и глазом не ведет. Где вас воспитывали, сударыня?
— Как что называется, и что несёт с собой, я рассказывать не буду, — сказала вдруг Неля, угрюмо глядя в тарелку. — И не просите…
— Ох, милая барышня, право, не тревожьтесь. Про это проклятое племя я знаю всё или почти всё, — ответил гость и смахнул с рукава невидимую пылинку. — Это я так — дразню Хозяйку. Ведь важны только её слова. Остальное звуки.
