Он молча предложил мне стул и снова сел сам. Библиотека была холодна и неуютна; в большом полуциркульном зале размещалось богатейшее собрание книг, коллекция гравюр, чертежей, старинных монет… Всему этому, наверное, лет триста…
– Сударь, вы хотели сказать мне что-то, – напомнила я.
В полумраке он казался особенно похожим на Александра, и если бы не разница в возрасте, их, наверно, легко было бы спутать. Резко, холодно и зло прозвучал его голос:
– Как долго вы намереваетесь делать моего брата несчастным?
Я вздрогнула. Он круто начинает, этот мой деверь…
– Пожалуй, – сказала я, – вам следует поменять тон вашего разговора. К тому же, виконт, не мешало бы вам вспомнить, что наши отношения касаются только нас двоих – меня и герцога.
– Нет, вы ошибаетесь. Он мой брат, мой второй отец, и все, что касается его, касается и меня. Мы были неразлучны, пока не появились вы. Я думал, что понимаю его. Я думал, что, женившись, он станет счастлив… Но теперь, после этого брака, Александра словно подменили. Он стал другим, и причина этому – вы!
Его рука нервно сжалась в кулак, и только обрубок большого пальца неестественно торчал в сторону. Поль Алэн криво усмехнулся, заметив мой взгляд.
– Интересуетесь, где я заработал это? В Индии, в застенках у Типу Султана. Кожу живьем сдирают с пальца, потом палец обрабатывают горючей смесью и поджигают… Это была одна из пыток, которым меня подвергли по приказу султана, не самая болезненная…
Я невольно содрогнулась и быстро отвела взгляд.
– Мне очень жаль. Это просто ужасно…
– Да уж. Но то, что они делали с Александром, было еще ужаснее, хотя и не оставило таких следов на его внешности. Он такое пережил… – прервав себя на полуслове, Поль Алэн снова заговорил, быстро и яростно, глядя мне прямо в глаза: – Вы что же думаете, он не чувствует ничего? Если он не подает виду, это вовсе не значит, что ему не бывает больно. Вы ведь просто изводите его, издеваетесь над ним!
В бешенстве вскочив со стула, он подошел совсем близко ко мне, так близко, что мне стало не по себе.
– Я знаю Александра всю свою жизнь. И никогда, вы слышите, никогда я не видел его более подавленным, более мрачным… Вы лишили его даже того малого счастья, что он имел! Как после этого я могу относиться к вам – я, который любит Александра больше всего на свете!
Он почти кричал на меня, чуть ли не размахивая кулаками перед моим лицом. Я собрала все свое мужество, чтобы не вспылить и, с другой стороны, не испугаться. То, что он переживает за брата, – это я еще могла бы понять, но этот тон… Я вскинула голову, холодно взглянула прямо в пылающие глаза Поля Алэна.
– В том-то все и дело, сударь. Вы любите герцога больше всего на свете, а я – нет! Я совсем не люблю его. Уясните это, прежде чем упрекать меня.
Мне показалось, что он ударит меня, – таким ненавидящим и сверлящим был его взгляд. У меня хватило сил выдержать его. Так продолжалось не более трех секунд. Резко оставив меня, Поль Алэн вышел, в бешенстве так хлопнув дверью, что у меня зазвенело в ушах.
Ну и прекрасно… Пусть знает, что бесполезно ко мне приставать!
Незадолго до обеда я зашла навестить Антонио, полагая, что теперь это возможно, – утром, когда я заходила к нему, он был полупьяный, больной и злой. Еще не доходя до его комнаты, я услышала смех. Сердце у меня екнуло. Смеялся Жанно…
Распахнув дверь, я увидела Антонио. Чувствовал он себя, по-видимому, вполне сносно, ибо сидел за столом и что-то чертил. Напротив него примостился Жанно и увлеченно наблюдал за действиями дяди. Я не успела задуматься, как это они так быстро подружились, а Жан уже заметил меня. Он перестал улыбаться и сдвинул брови.
– А, входи, входи, Ритта, – позвал Антонио.
При этих словах Жанно сполз со стула и, бросив через плечо «Я потом приду», направился к двери. Мне он не сказал ни слова, даже не смотрел на меня, и я в конце концов возмутилась. Когда мы поравнялись, я строго взяла его за руку.
– Жан, ты не смеешь так себя вести. Ступай сейчас к себе в комнату и жди меня там. И не смей больше от меня прятаться, иначе ты будешь наказан, ты понимаешь меня? Я уже не шучу.
– Ты меня накажешь? – переспросил он, вперив в меня потемневший от гнева взгляд. – Попробуй только! Я… я…
Не договорив до конца свою угрозу, он рванулся из моих рук и убежал. Потрясенная, я посмотрела ему вслед. Нет, я ничего не понимала. На что он сердится? Утром, когда он приехал в Белые Липы, он не был такой грубый и неуправляемый. Что же произошло с тех пор? Я терялась в догадках. Да уж не болен ли он?
Антонио подошел ко мне.
– Ты расстроена, Ритта?
– Ты же сам видел. Я уже не верю, что это мой сын!
– Ну а чей же? Он твой, конечно же, твой. Он на Мартинике родился – помнишь?
– Любая женщина такое помнит, Антонио.
– Ну и отлично. А насчет Жана – не бери в голову. Он просто обижен.
– Это он тебе так сказал?
– Ну, по-моему, это очевидно.
Я подошла к столу, взглянула на разложенные листы бумаги с нанесенными на них рукой брата четкими линиями и какими-то пометками. Это явно были чертежи, но чего? И с каких это пор мой Жанно стал этим интересоваться? Он ведь был действительно заинтересован, это я видела.
– Чем это вы тут занимаетесь? – спросила я, перебирая в руках эти странные чертежи.
– Да так, разговаривали. Он мой племянник, Ритта, и я хочу узнать его получше. Да и он тоже.
– Ну и как?
– Мы поладили. Он у тебя отличный парень, сестра, хоть и не говорит по-итальянски.
Последние слова прозвучали явно как упрек, но я их проигнорировала.
– Ты что-то чертил?
Он взглянул на стол через мое плечо.
– А, это? Парень хотел узнать, как выглядит мое поместье на Мартинике, – похоже, собирается построить там целый форт.
Я села на стул, на то самое место, где до меня сидел Жан, и опустила голову.
– Ну, что еще случилось, Ритта?
В голосе Антонио чувствовалось напряжение. Он переживал за меня, беспокоился, примчался сюда по первому моему зову, едва только получил письмо… Сейчас брат был самым близким для меня человеком, я знала, что могу во всем положиться на него.
– Не знаю, Антонио… Я совершенно не знаю, как дальше быть с Жаном. Боюсь, я больше не понимаю его. Это началось вскоре после того, как я забрала его из приюта. Какие-то глупые обиды, размолвки. Я просто не узнаю его… Может, он болен?
Я долго еще рассказывала, излагая все по порядку, чтобы как можно больше выговориться. Антонио слушал, ни разу меня не перебив. Когда я закончила, шумный вздох вырвался у него из груди.
