1
Холмы, возникшие вдали, были не очень высоки, но казалось, им нет конца. Плавные извилистые контуры с чередованием голубых и серых тонов уходили в бесконечность, и где-то далеко-далеко сливались с массой кудрявых облаков. Смеркалось, и на западе холмы исчезали во мраке. Долину, раскинувшуюся у самого их подножия, окутывала темнота, пронизанная серебристым светом.
Вдали, на горизонте, очень прямо высились две огромные сосны со стройными светло-рыжими стволами. Черные пятна болот, скованных зимним холодом, темнели вдоль дороги.
Дорога шла по песку, густо усеянному сосновыми иглами. Было слышно, как фыркают лошади, запряженные в дилижанс.
– Остановите здесь, – сказала я решительно.
Оставив девочек Маргарите, я спрыгнула первая, тщательно отсчитала извозчику деньги – ровно по двенадцать су за лье, монета в монету, без всяких чаевых.
– Почему мы вышли здесь? – осведомился Жанно. – Еще далеко до Сент-Элуа, я помню.
– Не так уж далеко, всего четверть лье, мой мальчик.
Дилижанс двинулся, продолжая свой путь в Лориан, и оставил все наше многочисленное семейство на дороге. Я взяла у Маргариты Веронику, приказала детям взять вещи и пошла вперед, ничуть не заботясь о том, что предстоит по кочкам перейти через болото.
Почему я сошла так рано? Вероятно, потому, что хотела прийти домой пешком. Что-то основополагающее таилось для меня в этом ритуале. Пройти своими ногами, а вовсе не проехать по давно знакомым тропам, почувствовать всем телом дыхание бретонской земли.
Да. Дыхание земли. Оно вернет мне силы, покой и счастье.
Вот почему я так упрямо, самозабвенно, с каким-то странным наслаждением шла вперед, твердо и уверенно ступая по кочкам, глядя только перед собой, жадно, полной грудью вдыхая свежий лесной воздух, в котором витало неисчислимое количество ароматов – запах сосновой смолы, прелых листьев, мокрой хвои, даже запах ожидающегося дождя…
Вероника у меня на руках молчала, а Изабелла, которую несла Маргарита, заныла и заплакала.
– Дай мне ее, – сказала я.
Взяв девочку на руки, вернее, поменявшись детьми с Маргаритой, я быстро достала из складок своей широкой юбки бутылочку с сахарной водой, нагретую теплом моего тела, на ходу приложила ко рту малышки и, поддерживая ее головку, стала поить. Изабелла была мужественной «походной» девочкой и прекрасно понимала трудности обстановки: не прошло и двух секунд, как она успокоилась и зачмокала с явным наслаждением.
– Вечно они ноют, ноют, эти девчонки! – проворчал Жанно. – Вот уж терпеть их не могу!
Я обернулась, пристально взглянула на сына.
– Ну-ка, милостивый государь, сможете ли вы повторить то, что я только что слышала?
Жанно понуро молчал. Выждав мгновение, я поняла, что он ничего не повторит.
– Правильно, – сказала я. – Ибо когда принц говорит так о женщинах, он явно заслуживает пощечины.
Мы спускались с холма в долину, и посреди нее я уже видела такие знакомые мне руины древних полуснесенных укреплений, поросших фруктовыми деревьями. Летом здесь гнездились малиновки. Теперь деревья казались голыми и крючковатыми.
– Мы почти дома, – проговорила Маргарита тихо.
Если бы это был тот, прежний дом! Прежний жил теперь только в моей памяти, но, надо признать, жил очень ясно и отчетливо, – так что, подумала я с усмешкой, если у меня когда-нибудь будет возможность, я, пожалуй, смогу отстроить его почти в точности.
Еще минута – и я увидела его. Почему-то до сих пор в душе жила то ли надежда, то ли воспоминание о чудесном замке, мягко белеющем в живописной долине и освещенном золотистым лунным светом. Таким я увидела Сент-Элуа в тот вечер, когда виконт де Крессэ привез меня на своей лошади. Теперь – подумать только – не было ничего: ни того времени, ни тех обычаев, ни моей юности, ни спокойствия. Надо ли удивляться, что нет и Сент-Элуа.
– Быстрее, – сказала я решительно.
Отбросив раздумья и сожаления, я поспешила вниз и очень быстро оказалась в нескольких шагах от башни. Здесь по-прежнему темнели руины некогда белоснежной стены. Парк был выжжен, я видела силуэты лишь какого-то жалкого десятка деревьев. Но в башне был свет – тусклый, мерцающий, слабый, однако он доказывал, что там кто-то есть.
Я ступила еще шаг и застыла на месте от ужаса, оглушенная собачьим лаем. Глотка у этого пса была проста луженая. Я отпрянула назад, заметив черную массу шерсти и страшный оскал зубов, не зная даже, на цепи ли этот свирепый пес. Да и откуда он тут взялся?
– Ах ты Боже мой! – пробормотала Маргарита.
Изабелла у меня на руках закричала от страха. У меня самой зуб на зуб не попадал. Вот так возвращение в родной дом! Вне себя от возмущения, я пробормотала сквозь зубы проклятие.
– Он привязан, успокойтесь! Он может только лаять, – сказала я громко и внятно, чтобы успокоить испуганных детей.
Пес рычал и лаял с каким-то страшным подвыванием. Мы не двигались с места. Я не представляла себе, что делать. В этот миг низкая дверь башни распахнулась. На пороге появился высокий могучий мужчина – телосложение его было прямо-таки исполинское – с фонарем в руке.
– Убирайтесь прочь! – прокричал он на бретонском наречии. – Это дом принца де ла Тремуйля, он неприкосновенен!
– Ах вот как! – вскричала я, услышав подобное заявление. – Уйми сейчас же свою собаку, иначе тебе будет худо!
Я сама не знала, почему так расхрабрилась. Может быть, отчаяние придало мне сил. Мужчина ступил шаг вперед.
– Уж не ты ли это, Франсина? – проговорил он изменившимся голосом.
– Никакая я не Франсина. Я хозяйка этого замка, и я требую, чтобы меня немедленно впустили в дом!
Мысленно я уже сто раз чертыхнулась. Конечно, этого следовало ожидать. Меня так долго не было, что здесь неминуемо должен был поселиться кто-то чужой. Этого здоровяка я впервые видела.
– Принц де ла Тремуйль мой дед! – тонким голосом прокричал Жанно из-за моей спины. – А граф д'Артуа мой папа!
Он не мог удержаться от соблазна чуть-чуть прихвастнуть.
– Ну, это мы еще увидим, – сказал мужчина. – А на всякий случай, если вы уж действительно наша сеньора, знайте, что – Селестэн Моан, внук вашей экономки Жильды, которая служила еще его сиятельству.
По-бретонски он говорил отлично – именно потому, что сам был бретонец.
Он прикрикнул на пса, и я быстро и беспрепятственно прошла с Изабеллой на руках к двери. За мной пошли и все мои подопечные.
