Остаток уикэнда тянется бесконечно — будто время играет со мной злую шутку. Я мучительно страдаю от того, что наступающая неделя закончится и я больше не смогу видеть Джеймса. Моя мама — фантастическая женщина. Она не позволяет мне уныло разгуливать по квартире и настаивает на воскресной поездке к морю, чтобы потом выпить чаю в местном отеле. Но, куда бы я ни посмотрела, я везде вижу его. Все это напоминает заевшую в моей голове пластинку, которую никак не удается выключить, хотя я уже устала слушать одну и ту же мелодию. Когда мы возвращаемся домой, я в сотый раз звоню Лиззи. И в сотый раз к телефону никто не подходит.
Когда я уже начала думать, что этого никогда не случится, понедельник, слава богу, все-таки наступает. Я с энтузиазмом одеваюсь и вместе с Тристаном радостно отправляюсь в полицейский участок. Дорога занимает немного времени, и вскоре я уже взбираюсь по ступенькам.
— Доброе утро, Дэйв! — приветствую я своего нового друга (того, кого раньше называла сварливым и мерзким сержантом).
— Как прошел уикэнд, Холли?
— Прекрасно, — радостно говорю я.
— Это твоя последняя неделя с нами, да?
В ответ я киваю и улыбаюсь.
— Готов поспорить, что ты не знаешь, чем будешь заниматься дальше!
Я снова улыбаюсь, а про себя думаю, что Дэйв даже не подозревает, насколько он прав.
Придя в офис, я вижу, что ночная смена заканчивает свою работу. Под потолком офиса ребята растянули широкую ленту с надписью «Последняя неделя свободы Джеймса Сэбина! Брак — это не просто слово. Это приговор!»
Ребята из ночной смены крепят ленту, стоя на столах, и, увидев это, я смеюсь.
— Здорово! — восклицаю я.
— У нас ушла целая ночь на то, чтобы сделать это! — говорит мне один из них.
— Правда?
— Да.
Я усаживаюсь за свой стол, стараясь не обращать внимания на висящий надо мной кусок материи. Достав ноутбук, я занимаюсь тем, что разбираю электронную почту. Одно из писем — от Джо. Он просит меня прийти сегодня вечером, чтобы обсудить «мое следующее задание». Я вздыхаю. Очевидно, умерла собака мэра, и Джо хочет, чтобы я написала об этом. В офис начинают входить работники дневной смены, и помещение наполняется шумом и запахом кофе. Телефоны начинают звонить, а люди орать. Тут по офису пробегают радостные возгласы, и я поднимаю глаза. Входит Джеймс. Он стоит и рассматривает поздравительную ленту. Когда он проходит мимо меня, я стараюсь сложить губы в улыбку.
— Доброе утро, — говорит он.
— Доброе утро. Как нос?
— Болит. А как твоя голова?
— Хорошо.
— А палец?
— Хорошо.
— Мы все болячки обсудили?
Секунду длится пауза.
— Кажется, да.
Он приносит нам кофе из автомата и обращается к своей почте.
— Что-нибудь произошло?
— К сожалению, да. Изнасилование. Мне нужно сделать пару дел, а затем мы поедем допрашивать потерпевшую.
После нескольких телефонных звонков Джеймс встает:
— Вперед, Колшеннон, надо ехать.
Мы спускаемся в подземный гараж — уже, наверное, раз в пятидесятый за последние пять недель. Сегодня я решаю не просить Винса присоединиться к нам — дело слишком интимное. Самое последнее, в чем сейчас нуждается бедная девушка, — это Винс, беспрестанно фотографирующий со словами: «Вы не могли бы поплакать еще, голубушка?» Мы лучше воспользуемся фотографиями из архива. Сев в знакомый до боли серый автомобиль марки «воксхолл», мы подъезжаем ко входу в участок, где уже ждет женщина-офицер, которая будет сопровождать нас. Во время нашего путешествия я избегаю разговоров с Джеймсом и все двадцать минут, которые занимает поездка, болтаю с нашей спутницей об изнасилованиях и узнаю несколько интереснейших фактов, которые можно будет опубликовать в сегодняшнем выпуске «Дневника». Утро проходит быстро. Сам факт изнасилования вселяет в меня ужас. Джеймс даже несколько раз интересуется, все ли со мной в порядке. Вернувшись в участок, я принимаюсь за работу. Примерно в четыре часа я заканчиваю и, поскольку Джеймс все еще висит на телефоне и разбирает свои бумаги, спускаюсь вниз повидать Робин.
Я просовываю голову в дверь и вижу Робин, сидящую за столом. Она поднимает на меня глаза:
— Привет! Может быть, выпьем по чашке кофе?
Мы спускаемся в столовую, по пути болтаем о том о сем. Садимся за столик, и я спрашиваю:
— Робин, помнишь, ты однажды сказала, что я не все о тебе знаю?
Она с сомнением смотрит на меня, но я, не обращая внимания, продолжаю:
— Ты можешь рассказать мне об этом сейчас?
Она долго смотрит на меня и затем кивает.
— Думаю, тебе я могу доверять, — вздохнув, говорит она. — Даже не знаю, с чего начать. Помнишь, когда ты первый раз пришла в участок, я была совершенно другой?
Я киваю. Прекрасно это помню.
О, Господи. Бедная, бедная Робин. Когда я увидела ее впервые, то удивилась, как такая очаровательная женщина может работать в полицейском участке в отделе по связям с общественностью. Ну, теперь мне все ясно. Образно говоря, она упала с большой высоты — с высоты Эйфелевой башни. Она приехала из Лондона к своему бойфренду, которого звали Марком. Он в течение нескольких месяцев просил и умолял ее перебраться к нему в Бристоль. Вы знаете, как все это бывает. Звонил ей каждый день, рассказывал о своих планах касательно их совместной жизни, говорил о том, как прекрасно они проводили бы время, если бы ему не приходилось мотаться в Лондон и обратно. И так далее, и тому подобное. А однажды она посмотрела передачу о стариках, которые говорили о том, как они сожалеют об упущенном времени, и все это так задело ее, что на следующий день она уволилась с работы, которая приносила ей столько удовольствия. Ее работодатели были в ярости из-за того, что она уходит так внезапно, но Робин сказала, что если бы она не уволилась тогда, она уже никогда бы не уволилась. Все было прекрасно, она была полна надежд, но, приехав в Бристоль, полная надежд, Робин увидела его в постели с другой женщиной.
Можете себе представить? Она буквально застала его на месте преступления! Я спрашиваю, что произошло потом. То есть оделся ли он перед тем, как разразился скандал? А что случилось с той женщиной? Разговаривала ли Робин с ней или нет? Робин сказала, что она сразу же (ну, очевидно, не сразу; вначале был скандал) позвонила своему боссу, желая вернуться на работу, с которой только что уволилась, но босс был так зол на нее за то, что она ушла, что отказал ей.
— А почему ты не вернулась в Лондон и просто не нашла другую работу? — спросила я.
— Это значило бы, что я потерпела крах. Потерпела крах с Марком, с моим героическим переездом в Бристоль. К тому же я сдала свою квартиру. Мне некуда было ехать.
— А как же твои друзья? Ты не могла пожить какое-то время у них?
