группе. А еще жители городка очень радовались, когда среди них кого-нибудь уличали в краже, афере или продажности. Они любили есть сыр и подолгу вести телефонные разговоры. Они были суровыми людьми и никогда не смеялись».
Эмигранты, лишенные чувства юмора, осуждали Тэффи за эти сатирические строчки. А другие смеялись, читая их. Автор произведения и сама терпела много лишений, будучи эмигранткой, но была очень умной женщиной. Она считала юмор лекарством от тяжелой жизни беженцев и не испугалась использовать его в своем произведении. Первый русский писатель, удостоенный Нобелевской премии, Бунин говорил: «Эмиграция - это, действительно, великий и драматический феномен». Он и сам был эмигрантом, жившим во Франции. И, если не считать период получения премии, долгие годы терпел лишения. Премия несколько улучшила его положение, но все равно умер Бунин в нищете. И сама Тэффи прожила жизнь в бедности и одиночестве. Она умерла от сердечной болезни. Однажды она призналась мне, что, пытаясь избавиться от одиночества и чувствовать себя среди людей, часто проводит время в почтовом управлении. Город, который Тэффи называла «маленьким», в действительности был не так уж мал. И жителей было не сорок тысяч, а в два, три, четыре раза больше. Здесь жили, группируясь по классовому, родовому, этническому признаку. Этнические группы представляли собой многоцветную мозаику Российской империи. Только с моего огромного Кавказа прибыли сюда грузины, азербайджанцы, армяне, осетины, черкесы, чеченцы. Затем шли украинцы, крымские татары, цыгане со всех концов страны, балтийские немцы и, наконец, русские. Всех объединяли под названием «русские». Это смешение наций объединяла одна беда. Эти люди потеряли Родину, состояние и социальное положение. Если собрать вместе всех разбросанных по миру беженцев, образовалась бы огромная территория, отколотая от тела Российской империи. Сей удивительный феномен был в центре внимания многих современников. Американец Чапинхунтигтон писал в 1933 году: «Это единая нация, рожденная войной и ее не найти ни на одной географической карте. Численность ее не более одного миллиона. Но по образованности она может занять первое место в мире. Этот народ не имеет правительства, но у него есть столица - Париж. Часть же населения рассыпана небольшими группами по другим частям света. Половина из них - военные, но народ этот не имеет армии. Народ сей имеет парламент, где собраны все левые и правые течения. Нет в нем только коммунистов. Народ открывает свои школы, где детей учат родному языку и традициям: один из семи имеет высшее образование».
Какова же численность этих людей? Разные источники указывают разные цифры, точно ответить трудно. Цифры только приблизительные. Пол Ладат считал, что эмигрантов два миллиона. Советская статистика тоже указывает эту у цифру. Немец Фон Римше доводит эту цифру до 2.935.000. Адам Косовский говорит о 8-10 миллионах. Порой кажется, что никто не назовет точного их числа. И главная причина в том, что пути эмиграции, способы побега с родины были самыми разнообразными. Покидавшие в спешке пределы России через южные, северные, запанные и восточные границы в большинстве своем не проходили регистрации. В Китае, Маньчжурии, Иране и других похожих странах законы отличались от европейских и беженцев не включали в списки.
Многие русские женщины выходили замуж за коренных жителей и исключались из списка беженцев. Не было в этих списках и состоятельных эмигрантов, которые принимали гражданство других стран. В действительности, имеющие на руках паспорт Нансена представляли не всех эмигрантов. Но всех без исключения сделала беженцами революция.
Аристократы, политики, чиновники, военные, бродяги
- огромная масса, стремящаяся покинуть голодную, втянутую в кровавую гражданскую войну Россию и пересечь «Са-нитарскую полосу» между ней и другими странами, недавно пережившими свою войну. Через степи Средней Азии и холодные леса Сибири добравшись до Новороссийска, Одессы, Архангельска, Батума люди покидали родину морским путем. Люди бежали через границы, лежащие тысячи километров, бедствовали, гибли от пуль. Но оставшиеся в живых не отступали. Все бежали в надежде на спасение.
После каждого нового поражения Колчака, Деникина, Врангеля, Петлюры к беженцам примыкали сотни солдат. Поток беженцев, текущий к границам, рос.
Европа задыхалась под волнами эмиграции. Первые волны разливались по турецким и балканским берегам, а оттуда текли дальше. Вышедшая из войны, обедневшая и разрушенная Франция приняла полмиллиона беженцев, большинство из которых были нищими и не имели специальностей. Вся Европа ломала голову над этим вопросом, и часто отношение к эмигрантам было неприязненное. Их было так много! И они были повсюду. Из самой Франции, потерпевшей поражение в войне, около 400.000 беженцев хлынуло в потерпевшую крах Германию. Эти люди обустроились в Берлине, главным образом, в окрестностях зоопарка. Писатель Шиловский говорил: «В Берлине русские вились вокруг старой церкви, как бабочки вокруг лампы». А Англия принимала беженцев, строго контролируя их численность.
Вот один эпизод из европейской истории. В октябре 1921 года после некоего решения Советов сотни тысяч эмигрантов лишились своей национальной принадлежности. Президент Верховного Комиссариата по делам беженцев, Нансен, нашел выход из этого заставшего всех врасплох правонарушения. 3 июля 1922 года на Женевской конференции по настоянию Нансена 16 стран дали согласие на паспорта нового образца. Впоследствии эти паспорта так и стали называть «паспорт Нансена». Таким путем беженцы стали получать возможность для легального проживания и признавались мировым сообществом. Многие современники называли эту идею гениальной. Но Пол Ладам, например, писал так: «Считать «паспорта Нансена» гениальным решением несколько удивляет. В настоящее время вопрос помощи беженцам превратился в серьезную проблему. Но согласен, что в те годы ни одна страна не могла еще знать ни сложности вопроса, ни взятой на себя ответственности». К слову сказать, и сегодня некоторые, эмигрирующие за рубеж в поисках работы, стараются получить статус политических беженцев, чтоб обрести определенные льготы.
«Октябрьская революция породила эмиграцию - этот драматический феномен» - совершенно справедливо говорил Иван Бунин. Некоторые сравнивали эмиграцию с еврейской диаспорой, но это ошибочное мнение. Еврейский вопрос -вопрос религиозный и тянется не первое тысячелетие. Другие пытаются сравнить этот феномен с французской эмиграцией после революции 1789 года. Но и тут разница налицо: и по количеству, и по составу французские эмигранты в большинстве своем были аристократы, высокие чиновники прошлого режима. Кроме того, их переселение не породило серьезных социальных проблем. А в русской эмигрантской среде были представители всех сословий: от простого царского солдата до графа, от звезд балета до крестьянина, служившего в Белой армии. Итак, в «символической России», возникшей за пределами границ, были не только представители разных этносов, но и действовали свои законы: дворянский закон, купеческий закон, крестьянский закон, закон служащих и мелких буржуа.
Можно ли составить
