список входящих в русскую диаспору известных личностей? Профессор Р.Ковалевский начал такую работу, но только в Париже их были десятки. Вот некоторые из них: Шаляпин, Стравинский, Прокофьев, Кшесинская, Преображенская, Балашова. Две последние, в отличие от балерины Кшесинской, вышедшей вскоре за графа и открывшей в Париже балетную школу, по-моему, не нашли подходящего графа для замужества. Замечу, что в свое время Кшесинская была возлюбленной Николая II, и в ее дворце большевики провели свой первый съезд.
В Париже собрались и русские писатели: Бунин, Тэффи, Ремизов, Мережковский и его жена, Куприн, Зайцев, Арамович, поэты В.Иванов, Марина Цветаева, Бальмонт, Северянин.
Ковалевский писал: «Довоенное поколение (1920-1939) русских эмигрантов в двадцатые годы создало в Париже свой самый сильный по культурному уроню центр». Среди деятелей культуры были философы и религиозные деятели: Бердяев, Шестов, Лосский, Булгаков и десятки других. Немало было и художников: Кандинский, Шагал, Торех, Ковач, Бакет и другие. А сколько было мастеров сцены! Перечислить всех просто невозможно! Об этих людях, оказавшихся в политической ссылке, можно дать лишь примерные сведения. Но большая часть эмигрантов были людьми здоровых тенденций.
Маяковский во время путешествия в Европу (1922) писал: «В Париже собралась самая опасная идеологическая группа эмиграции: Мережковский, Гиппиус, Бунин и другие. Все советское они покрывают мусором». Интересно, как он сам чувствовал себя в новой России? Ведь и он «переехал», избрав для этого иной способ - самоубийство.
Семья Толстых из десяти человек тоже жила в Париже, и все они были крайне бедны. Семья испытывала такую нужду, что когда в Париже демонстрировался фильм «Война и мир», дочь графа, Татьяна Толстая - Сухотина не смогла купить билет на просмотр.
Небезызвестный Юсупов был женат на племяннице Николая II. Он открыл в Париже дом мод «Ирфе» («Ирина-Феликс»). Я хорошо знала этот дом мод - проработала там продавщицей несколько месяцев. Но, к сожалению, не довелось повидать эту, как говорили, очень красивую супружескую пару.
Среди беженцев были и графы. Многие из них не гнушались никакой работой. Один работал водителем такси, другой был фотографом (сейчас эта профессия не считается постыдной). Мужу балерины Кшесинской, тоже графу, повезло. Потому, что его супруга возглавляла процветающую балетную школу.
Две трети русской диаспоры влачили жалкое существование. Они никак не могли приспособиться к новым условиям. Одни не умели работать, другие не могли смириться с унизительным положением, третьим просто не везло.
Несчастные эмигранты изнывали от тоски по родине. Но Родина давно уже была другой. Как-то Тэффи сказала мне, что при слове Россия она видит не березовые рощи или улицы Санкт-Петербурга, а прежнее, исчезнувшее, социально-культурное положение.
- Что мне было там делать? - задумчиво говорила она, но все равно тосковала.
В статье «Родина» Куприн показал разные стороны ностальгической болезни. Он заканчивает статью такими словами: «Болезнь пережила кризис и стала хронической. Живем в чудесной стране (во Франции), вокруг нас памятники высочайшей культуры, но все не то. Будто смотришь фильм. А потом приходит тихая, тупая боль. Это даже не боль по Москве, по России - на их месте осталась черная дыра». А вот строка из стихотворения Бальмонта «Письмо из Парижа»: «Все дальше по дорогам чужой страны, обрывая нити с родиной».
Прокофьев считал себя настоящим русским, и на чужбине творческое вдохновение покидало его. В двадцатых годах Рахманинов говорил американскому журналисту: «Покинув Россию, я потерял охоту писать музыку, потеряв Родину, я потерял себя».
Но известная поэтесса Марина Цветаева в начале своей эмигрантской жизни думала иначе: «Родина - это не только территория, это неотъемлемая часть человеческой памяти и плоти. Тот русский боится забыть Россию, кто так не думает. Носящий родину в себе, может потерять ее лишь вместе с жизнью.» Позже она почувствовала, что носить Родину в себе - недостаточно. И вернулась туда.
Бунин, получивший признание в ссылке, тоже тяготился чужбиной, но вернуться на родину не захотел. Хотя советы и приглашали его.
- Они заставят говорить меня то, чего я не хочу говорить, верить в то, во что я не верю, - ответил он, когда я выразила свое удивление. Нобелевская премия давно истрачена. Но старый и больной человек отказывается от славы и денег - для этого нужна особенная стойкость.
Хотя большая часть русской интеллигенции отказываюсь возвращаться на родину, ни создавать обыкновенные связи, ни приспосабливаться к местным условиям они не хотели. Они общались внутри диаспоры, чуть ли не в виде племени. Не испытывая чувства ответственности сами, они считали «местных» негостеприимными, недоброжелательными. Конечно, иногда бывало и такое. Но не на общенациональном уровне! Франция всегда принимала политических беженцев со всего мира. А может французам надоело это брюзжание пришлых? Возможно, и так. У меня же не было причин обижаться на французов. Меня они приняли, приютили, и говорить о них плохо я считаю неправильным. Некоторые считают, что ко мне благоволят только из-за приверженности французскому духу и писательской деятельности. Но ведь Тэффи и Бунин были признаными писателями. Все дело, по-моему, в том, что они не хотели выходить из своей скорлупы. Считали предосудительным даже говорить по-французски! Русским не нравился лозунг «Сперва мои домочадцы!» Мадлен Доре, написавшая об этих людях полный труд, говорит, что в них сильно чувство национализма. А тоска по родине многократно усилила это чувство. Они считают, что предадут родину, если вступят в более тесные отношения с местным населением. Мадам Доре утверждает: «Даже приняв местное гражданство, русские не забывают своей национальной принадлежности и нечасто общаются с населением. Такие черты присущи, главным образом, первому поколению эмигрантов. Следующее поколение уже тяготеет к местным условиям. Для третьего поколения таких проблем и вовсе нет».
В 1919-1941 годах случаев принятия гражданства было мало. Из 532868 русских, проживавших во Франции, только 18973 человека приняли гражданство. По утверждению мадам Доре, смешанные семьи создавали лишь простые люди, в средних слоях общества такие случаи были редки. В 1930-31 годах было заключено 6055 браков и в 5269ти из них русские мужчины брали в жены француженок.
«Причиной тому нельзя считать большее, в 2-3 раза количество мужчин - эмигрантов относительно эмигрантов женщин. Дело в том, что русские женщины «офранцуживались» медленнее мужчин, а мужчины-французы им не нравились.
Мои полувековые наблюдения подтверждают правоту мадам Доре. Я встречала немало русских мужчин, выступающих, как настоящие «французские патриоты». А вот женщин таких не припоминаю. Конечно же, я не желаю обобщать все факты и быть уличенной в упрощении. Но я точно знаю, что в результате браков русских женщин и французов было создано очень мало счастливых семей.
