Лев Троцкий возражал против этого подхода, заявляя, что Бухарин стал «архитектором абсурдной теории замкнутой национальной экономики и замкнутого построения социализма». Больше всего возражений у Троцкого и его сторонников вызывало то, что отстаиваемая Бухариным автаркия потребовала бы от Советского Союза смириться с медленным промышленным ростом, который сам же Бухарин на партийном съезде в декабре 1925 года описал как индустриальное развитие, «плетущееся черепашьим шагом»[673]. Критики предупреждали, что рост промышленности в эпоху нэпа основан в первую очередь на возвращении в оборот уже существующего капитала, а следующая стадия роста потребует новых, более интенсивных капиталовложений. Единственным способом обеспечить их было расширение программы концессий, оборота торговли, привлечение ссуд и в целом бóльшая вовлеченность в международную экономику. Решение перейти к автаркии для ускорения индустриализации было скорее политическим, чем экономическим. Быстрая автаркическая индустриализация не только шла вразрез с историческими традициями России, но также не знала прецедентов во всемирной истории индустриализации. Автаркический индустриальный скачок был бессмыслен с точки зрения экономики, и многие в тот момент полагали, что он просто не состоится, поскольку потребовал бы в противном случае массового и неприемлемо жесткого применения насилия в отношении крестьян. Однако ровно это и произошло[674].
Многие из ключевых решений были приняты в 1926–1927 годах, в разгар интенсивной мобилизации «под угрозой войны». Военная угроза возникла с момента захвата власти в Польше Юзефом Пилсудским в мае 1926 года. В Москве антироссийские воззрения Пилсудского и его убеждение, что естественные границы Польши должны располагаться восточнее, рассматривали как серьезную угрозу. По причинам, для историков все еще не вполне понятным, к осени 1926 года в советской печати началась информационная кампания, указывающая на опасность того, что англичане могут возглавить единый блок западных государств в борьбе против Советского Союза. Сообщалось, что Германия, вероятно, рассчитывает получить Данциг и Польский коридор, Литва может отойти к Польше, а границы самого Советского Союза, надо полагать, попадут под удар[675]. Кампания набрала обороты в начале 1927 года, особенно в апреле – когда было атаковано советское посольство в Китае, а Чан Кайши начал жесткие репрессии против коммунистической партии и советская китайская политика оказалась провальной. В мае Великобритания разорвала отношения с Советским Союзом. В июне советский посол в Польше был убит, и ОГПУ начало серию арестов и поспешных казней дюжин поляков и других лиц, находившихся на территории Советского Союза, но поддерживавших подозрительные «связи с иностранцами». Это дало ясный сигнал чиновникам НКВД и ОГПУ, отвечавшим за рост интенсивности надзора и откровенное притеснение иностранцев в Советском Союзе. Наконец, в сентябре оборвались французско-советские экономические переговоры, и Франция вынудила СССР отозвать посла, Христиана Георгиевича Раковского (Советский Союз предлагал достаточно всестороннее соглашение о выплате компенсаций держателям царских облигаций, которые большевики сделали недействительными, – в обмен на ссуды, торговлю и инвестиции)[676].
Несомненно, во внешней политике оставалось множество нерешенных вопросов, но большинство ученых согласны с тем, что риторика военной угрозы вовсе не соответствовала реальности[677]. Однако Сталин, Бухарин и Григорий Зиновьев возглавили это движение, подстегивая нараставшую ксенофобию и враждебность к окружающему миру. Троцкий – в то время председатель Главного концессионного комитета (Главконцесскома), задачей которого было привлечение зарубежных концессий, – яростно возражал против сталинской и бухаринской идеи выхода из мировой экономики. Таким образом, исключение Троцкого из Коминтерна и партии в октябре 1927 года стало важным событием в истории поворота к автаркии.
ОГПУ набирало силы, и ксенофобский поворот продолжился такими широко известными событиями, как арест в марте 1928 года пятидесяти шахтинских инженеров (среди которых было трое немцев), после чего в мае 1928 года последовал постановочный суд, на котором первую скрипку играли обвинения в связях с иностранными фирмами и разведками[678]. Немецкое правительство быстро ответило на это остановкой торговых переговоров. «Арест немецких инженеров повсеместно рассматривался как доказательство того, что с коммунистами нельзя вести дела», вследствие чего политическая и экономическая изоляция Советского Союза усугубилась[679]. Хотя и предпринимались некоторые попытки договориться с отдельными странами (в особенности с Соединенными Штатами), к концу 1928 года уже был проложен общий курс на стремительную индустриализацию в условиях экономической изоляции.
