class="p1">Оушен смотрел на меня с поднятой бровью и ждал, пока я выскочу из кареты, не дав ей остановиться. Туфли не позволили мне бежать по потрескавшейся пыльной дороге — ещё и руку пришлось поджимать к животу.
Но я не могла больше сидеть там: с человеком, который даже не понимал, какой ужас он совершил.
— Ничего подобного, — мужчина подкинул меня на руки, заставив зашипеть от боли и попытаться отбиться от него второй рукой, — леди Вондельштарт, будьте благоразумны, — его мои действия забавляли, — мы с вами теперь в одной лодке. Муж и жена, пусть ты и сожгла тот журнал. Отправлю письмо императору по прибытию.
— Я тебя ненавижу! — последний раз дёрнулась в его руках я, — ты… ты самый жестокий и…
Грудь сдавило так, что дышать стало сложно.
— Никогда не отрицал, — он занёс меня в карету и посадил так, чтобы сидеть напротив и смотреть на меня.
Затем сел сам и закрыл дверцу, щёлкнув внутренним замочком. Я почувствовала звенящую в голове ярость.
— Езжай! — для кучера.
Я сжала зубы. А он продолжил с улыбкой и умилением во взгляде для меня:
— Попытаешься убежать ещё раз, я сломаю тебе ещё и ножку.
В душе что-то упало и разбилось. И если бы это была это та самая проклятая богом любовь! Нет! Она сидела сейчас в самой груди и пыталась оправдать его, заползая в мою голову!
— Зачем вы убили всех? — я сощурила глаза, ощущая собравшиеся в них слёзы.
Он скрестил руки на груди.
— Предлагаю начать семейную жизнь без вопросов, ответы на которые ты отрицаешь, — он смотрел прямо без тени сожаления, — у тебя нет выбора, Лу. Я изначально не давал его тебе, — он подался вперёд, — однако, вот незадача: у меня нет ни малейшего желания делать тебе больно или плохо. Потому, призываю тебя к взаимному прощению — я прощаю твой коварный выстрел, а ты мне то, что я к-хм… совершил, а тебе не понравилось.
Я выдохнула. И попыталась найти в его глазах хоть каплю сострадания. Сожаления. Хоть что-нибудь!
— Горите в аду, — прошептала я, увидев на его лице смешок.
— Мне нет разницы, здесь или в аду, — усмехнулся он, — основополагающий фактор — это ты.
Я поджала уже мокрые от слёз губы и направила взгляд в открытое окно, из которого было видно огромное тёмное облако дыма, идущее от чёрного огня до самых небес. Единственным, что отличало его от прошлого, было то, что здесь не было тающих снегов, как в Пустоши. Но были такие же безвинно сожжённые люди, которых никто не пожалел.
— С другой стороны, — он стал задумчивым, — твоя храбрость меня поражает, — добавил довольную улыбку, — помнится, некоторое время назад я высказывался, что твой характер даст о себе знать, — кивок, — я был прав. И знаешь, это восхищает!
Я удержала громкий всхлип.
— Полагаю, что необходимо будет убрать с виду все колющие и режущие предметы. Хотя… меня вполне греет эта боль в ноге! Отрезвляет и… — он дернул щёкой и кивнул сам себе, — да, лучше тебе этого не знать.
Я мотнула головой.
— Ты лишился рассудка, — сказала ему.
Он кивнул, убрал с лица всё своё веселье и вновь стал строгим собой.
— Скорее, ты меня его лишила, — обдуманные уверенные слова, — готова понести наказание за этот грех?
Уголки его губ дрогнули в улыбке. А я промолчала, давясь тем горем, которое он принёс мне и тем людям. Но так я не могла себя заставить убрать из сердца мерзкое щемящее чувство влюбленной обречённости. Своими действиями он вдруг показал мне то, что я пыталась запихать глубже — я не хотела его любить. Он был ужасен. Он поступал так, что мне хотелось сгореть вместе с теми людьми, но не чувствовать того, что я чувствовала к нему.
— Главное, что я смог донести до тебя правду, — он потёр ладонью промокшее от крови бедро, — любовь несёт за собой только зло.
Я со злостью его оглядела и выпалила:
— Только твоя любовь несёт зло! Только ты пытаешься оправдать себя ею! И только…
Договорить я не успела. Он сперва сжал челюсти, затем пробормотал одно единственное «Невозможно», и подался вперед, чтобы с размаху впиться в мои губы и откинуться на спинку своего дивана, забрав туда же и меня. Через несколько секунд я смогла от него отбиться, замахнуться и несильно, но ощутимо ударить его по щеке не больной рукой.
Глаза мужчины полыхнули таким огнем, что я думала, он ударит меня в ответ, однако он склонился ко мне вновь и поцеловал с таким же рвением, но я уже не сопротивлялась — только сидела и заставляла себя не делать того же в ответ. Казнила себя за то, что не могла противиться и бить сильнее. Казнила его за то, что он всё продолжал, прижимая меня к себе и держа крепко под коленом.
В животе появилась тянущая боль.
— Отпустите меня, — прошептала я, увернувшись и упав на его плечо лбом, — как же я вас ненавижу, — я всхлипнула, — почему вы такой злой? Почему не могли оставить всё как есть и не… даже после того, как забрали у меня мои глаза! Даже после того, как я почти простила вас! Даже…
Он проверил мою руку взглядом, прошёлся ладонью по моей спине в ужасно грязном белом ранее платье и ткнулся носом в моё плечо.
— Я был очень зол, Лу, — строгое.
Мой всхлип.
— Вы и сейчас не добрый, но всё равно…
Я вас люблю. И ненавижу себя за это.
Потому что любить можно только того, кто похож на тебя. Потому что любить можно только того, кто не сделает тебе больно. Потому что… я должна была полюбить того лорда Эшелона, каким он казался мне в самом начале, а не того, кто держал меня сейчас у своей груди.
— По какой причине такая странная реакция? При пересадке ты обижалась, а не злилась, — он был задумчив.
Я тяжело выдохнула:
— Тогда вы сделали больно и плохо только мне, а не всем остальным.
Мужчина кивнул.
— Допустим. Как и допустим подобное поведение ещё пару дней. Не более.
Его голос казался тяжёлым и обещающим.
— Господин Арзт говорил, что вы сломаете мне жизнь, — вспомнила я, — но он был неправ: вы сломали мою душу и меня саму.
Он хмыкнул.
— Ничего подобного, — качнул головой лорд, — я в какой-то мере сделал то, чего добивался — ты показала характер и начала мне отвечать. Я желал спора с твоей стороны. Твоего несогласия. И твоей злости.
Мне вновь захотелось сбежать. Однако он держал
