пальцем не пошевелив. Тебе следует поучиться.
Он вытянул руки над головой.
— Ты говоришь как Роберт.
Мы оба замолчали, когда он упомянул нашего покойного владельца. Джек был прав; Роберт был блестящим финансистом, и лучший совет, который я получил с тех пор, как начал работать в «Волках», был не от платных финансовых консультантов, а от него.
— Да, — тихо сказал я. — Думаю, да.
— Как думаешь, что будет дальше? — просил Джек, выглядя настолько молодо, насколько позволяли его двадцать два года. Иногда я забывал, что он все еще был чертовым ребенком, едва ли достаточно взрослым, чтобы легально пить. Не то чтобы это его остановило. — Из главного офиса еще не делали никаких заявлений.
Я пожал плечами. Вся эта ситуация вызвала у меня неприятное чувство, потому что продажа команды новому владельцу могла привести к непредсказуемым результатам. Команды переезжали из одного города в другой за меньшие деньги — не говоря уже о том, как это могло повлиять на тренерские должности, на то, как расходовались деньги, и кто руководил фронт-офисами.
— Роберт был умен, — сказал я ему. — Он потратил двадцать лет на создание машины, которая работала бесперебойно, без особых помех, так что, возможно, Кэмерон возьмет это на себя.
Кэмерон Майклсон был нашим президентом и генеральным директором и оставался им последние десять лет. Он бы хорошо поработал, и мы бы продолжали в том же духе, что и сейчас.
— Может быть, — с сомнением сказал Джек.
Вокруг нас товарищи по команде продолжали выполнять упражнения на ярко-зеленом газоне, выложенном белым. Кто-то прыгал, кто-то отбивал мяч, кто-то бежал. Смех, ругань и низкие голоса, призывающие друг друга работать лучше, быть быстрее, быть сильнее, эхом разносились вокруг. Красно-черный логотип на металлических стенах тренировочного поля под яркими огнями выглядел свежевыкрашенным.
Мне понравился этот логотип — волк с запрокинутой головой в торжествующем вое. Он символизировал двенадцать лет пота, крови и преданности делу, которые я бы переделал в мгновение ока. Каждая травма, каждый промах, каждая победа и поражение привели нас именно сюда.
И я был их лидером. Может быть, я и не был тренером или «костюмом» в приемной, но на поле я был парнем, который кричал парням в лицо, когда им это было нужно, хлопал их по шлемам, когда они делали неуловимый бросок, растягивался для невозможного подката, был сбит за то, что слишком долго оставался в лузе, и затем вставал и делал следующий бросок, чтобы передать мяч.
Я был парнем, который однажды в своей карьере завоевал блестящий серебряный трофей и отчаянно хотел сделать это снова. И если бы я не действовал в такие моменты, как этот, значит, я не заслуживал должности капитана команды.
Я положил тяжелую руку Джеку на плечо. На поле он только и делал, что болтал без умолку и танцевал сумасшедшие тачдауны, что выводило из себя защитников.
— Важно то, что мы делаем прямо здесь. Мы тренируемся и становимся лучше, и через три недели мы начнем новый сезон и победим, независимо от того, кто сидит в главном кабинете. Это не влияет на работу, которую мы выполняем, или на часы, которые мы тратим на то, чтобы стать лучше, ясно? Они не могут заставить нас выигрывать или проигрывать. Это на нашей совести.
Джек кивнул и пихнул меня локтем в живот.
— Да, ты прав.
— Я всегда прав, — сказал ему. Фейт наблюдала за нами с легкой улыбкой на лице. Ей нравилось бывать на тренировках. Она любила проводить время с командой, любила проводить время с их детьми, женами и подругами. Эту черту она, несомненно, унаследовала от Кассандры, потому что во мне было меньше экстровертности. Но Фейт нравилось находиться среди людей. — Не так ли, турбо?
Она хихикнула.
— Не всегда.
Джек присел на корточки и заговорщицки наклонился к ней.
— Хорошо, милая, тебе придется назвать список случаев, когда папа был не прав, чтобы я мог использовать это против него.
Фейт скривила губы и взглянула на меня. Как и каждый божий день, мое сердце болезненно сжалось. Может быть, я и пропустил возможность повеселиться, но она стоила каждой секунды этого. Затем она открыла рот.
— Ну, он был не очень любезен с нашей новой соседкой.
Черт возьми, черт возьми, черт возьми.
Я использовал все остатки самообладания, чтобы не воспроизвести то заклинание, которое хотел произнести, после того как дамочка швырнула в меня тарелку с кексами и удалилась, вальсируя, как королева.
Джек притворился, что делает заметки в своем телефоне.
— Расскажи мне еще.
— Фейт, нам нужно идти.
— Нет, не нужно, — сказал Джек. — Продолжайте, прекрасная леди.
Фейт наклонилась.
— Она похожа на Барби, и она принесла кексы после того, как я помахала ей. И папа не позволил мне дойти с ним до двери, а потом стал злым и разбросал кексы.
— Это так? — протянул Джек. Я свирепо посмотрела на него, пнув его ботинок. — Барби?
Моя дочь кивнула.
— Но красивее.
Глупое лицо Джека стало очень серьезным.
— Красивее, говоришь?
— Намного красивее. — Глаза Фейт драматически расширились.
— Во что она была одета?
— Ладно, — перебил я, наклоняясь, чтобы поднять сумку Фейт. — Этого достаточно.
Джек дулся примерно так же, как моя шестилетняя дочь рядом со мной.
— Но ее история только начиналась, старина.
Фейт убежала, а я ударил его кулаком в грудь.
— Ай, придурок. — Он потер то место, куда я его ударил. — Серьезно, что случилось?
Я пожал плечом.
— Цыпочка появилась в дверях в купальнике и с тарелкой кексов в руках, которую она запустила в меня, когда я сказал, что она не очень оригинальна.
Его лицо застыло, затем он с отвращением покачал головой.
— Ты такой никчемный профессиональный футболист. Ты знаешь, сколько парней хотят, чтобы это дерьмо случилось?
Я хлопнул его по плечу.
— Просто подожди. Это случится и с тобой тоже. В ту секунду, когда вы решите, что не хотите спать со случайными поклонницами футбола, они почувствуют запах этого, как от только что открытой бутылки бесплатного шампанского, и начнут появляться повсюду. Обычно на них очень мало одежды.
— Обещаешь? — сухо спросил он.
— Это забавно только первые несколько раз. — Я бросил на него взгляд. — Поверь мне. Как только ты понимаешь, что они трахнут любого в джерси, это становится намного менее захватывающим.
— Я просто, просто не думал в таком плане.
— Что, это надоедает?
— Да ладно, — практически заныл он. — Ты хочешь сказать, что она была у твоей входной двери и ничего не случилось?
Я прищурился, глядя на него с таким раздражением, что он отступил. Что было удивительно, потому что
