ординарца.
— Ступай, вводи! Спрашивать, кто такой, докладывать мне.
Первым вошел полный, очень веселый офицер с красным лицом старого алкоголика.
— Честь имею представиться. Полковник Вятского полка, в полку 200 стрелков.
— Двигайте к разъезду, выслать вперед двух верховых — предупредить заставу.
— Нельзя ли, гражданин-делегат, отложить выход до утра? — козыряя, опросил полковник.
— Нельзя. Выступать немедленно. Донести мне.
— Слушаюсь! — ответил полковник и, взяв под козырек, заторопился к выходу.
Вслед за полковником сдали свои части еще девять командиров. Заиграли рожки, голоса обозных разбудили сонное село.
Теперь Зайчик чувствовал себя вне опасности и решил наведаться к самому генералу Пепеляеву. Он сел на коня, которого вели под узду двое офицеров.
Дом, занимаемый генералом, был близко. У ворот стояли караулы, в сенях дежурил штабной подполковник, высокий, с черненькой бородкой. Он вышел навстречу Зайчику, говоря раздраженным голосом:
— Куда прешь, скотина?
— Это делегат Красной Армии! — доложили офицеры, провожавшие Зайчика.
— А-а, делегат! — равнодушно произнес штабной. — Кого вам нужно?
— Пепеляева.
— Его превосходительство час тому назад со сводной кавалерией выехал из села.
— Задержать нельзя?
— Не советую, — спокойно сказал штабист, — не советую, товарищ делегат. Прикажете и мне свертываться? — спросил он и, получив указание ехать к разъезду, ушел в дом.
На стене висела карта-двухверстка.
— Андрюшка, сними-ка карту, — распорядился Зайчик и, выйдя из пепеляевского дома, поохал на разъезд.
Вся дорога от Минино была усеяна оружием. Сабель, винтовок, пулеметов и пулеметных лент валялись целые груды.
Впереди, между разъездами и Дрокино, затевалась ружейная перестрелка, но правее, со стороны самого разъезда, все было тихо.
На заставе не спали, встревоженные долгим отсутствием командира. Бойцы, измученные тяжелым боевым днем и тревожной, суетливой ночью, едва держались на ногах. Голоса их охрипли, стали глухими, глаза слезились от усталости. Они рассказали, что кавалерийская группа белых, едва вступив в бой у Дрокино, сложила оружие, только офицеры оставили у себя сабли, и теперь идет приемка трофеев, так что подкрепление на разъезд задержится, видно, еще до позднего утра. Но тут как раз и подошла 2-я рота. Она шла, дымясь на морозе, будто все курили. С нею пришли последние новости: Пепеляев, когда голова его конницы стала сдаваться, пробился с полутора тысячами конных между Дрокино и Заледееве, захватил часть обоза с серебром и ушел на север, опасаясь встречи с крупными частями красного разъезда.
Вслед за 2-й ротой на разъезд пришел и весь Богоявленский полк. В 4 часа 3-я бригада, сконцентрировав пленных и обозы у Минино, походным маршем двинулась к Красноярску.
* * *
7 января Красноярск был сдан. В Красноярске было захвачено около 65 тысяч солдат и офицеров и множество трофеев. За успешное проведение операции дивизия от имени правительства получила благодарность.
Военные иностранные миссии, состоявшие при ставке Колчака, не успели выехать из Красноярска. На следующий день после занятия города к начальнику штаба явился глава английской миссии, полковник генерального штаба Джексон.
Объяснение происходило на немецком языке.
Полковник заявил протест против того, что его — представителя Великобритании — и его подчиненных обязали подпиской о невыезде.
— Что же, — сказал он, разведя руками, — мы арестованы?!
— Вы не арестованы, а задержаны, — сказал начальник штаба сдержанно. — Никаких обид английским подданным мы чинить не намерены. Сейчас мы ведем переговоры о возвращении вашей миссии через Владивосток на родину. Ну, и, следовательно, вам придется ждать, пока мы эти переговоры закончим…
— Да, но фактически это арест! — сказал полковник, повышая тон. — Подобное обращение с английскими подданными может привести к конфликту с Великобританией. Вам следовало бы об этом подумать…
Начальник штаба с интересом поглядел на него.
— Великобритания и была и теперь состоит в конфликте с РСФСР, — сказал он также сдержанно. — Иначе почему бы случилось, что вы, господин полковник, очутились у наших врагов, а не у нас? И почему, например, английское правительство оккупировало Архангельск и Мурманск?
Полковник смутился.
— Как военный должен сказать вам, что операцию вы провели блестяще, — сказал он, переводя разговор. — Смелый план, точный расчет, примерное мужество войск.
— Благодарю вас, — сказал начальник штаба, учтиво поклонившись. — Вчера точно такое же мнение высказали взятые нами в плен русские генералы…
Эти льстивые, фальшивые похвалы уже давно раздражали работников штаба, особенно неумеренны в них были белые генералы. Все они для начала заявляли, что у Колчака служат случайно, что попали сюда по мобилизации и только потому, что территориально находились в сфере влияния колчаковского правительства. А так, по убеждению, они все, конечно, крайне левые, всей душой за советскую власть и вообще горят желанием служить в Красной Армии.
Было тошно и гадко смотреть, как эти седые, увешенные орденами люди суетились, льстили и врали.
Особенно подличали генералы Богуславский и Милев, выдавшие себя чуть ли не за старых большевиков, у которых только по простой случайности не было партийного билета.
— Мы много в своей жизни видели трусов и подлых людей, — вспоминали потом работники штаба, — но такой слабо замаскированной подлости, которую пришлось увидеть здесь, у сдавшихся нам генералов, полковников и подполковников, мы не встречали никогда.
В особенности раздражало наших командиров восхищение генералов операциями по разгрому их войск. Богуславский, патетически потрясая рукой, восклицал: «В историю веков войдет Красноярская операция, как лучший перл военного искусства!». Он сравнивал операцию под Красноярском, Каннами, с Седаном, а наших командиров — с Ганнибалом, Мольтке… Он не скупился на пафос, стараясь спасти жизнь.
Достойней всех вел себя генерал Зеневич. Он заявил открыто, что он не сторонник советской власти, но вредить ей не может и не будет. Это был враг прямой. Он настолько выигрышно выделялся среди прочих своих собратьев, что на совещании командования было решено оставить Зеневича на свободе. Его спросили, не владеет ли он каким-нибудь ремеслом. Зеневич ответил, что он столяр-любитель. Его назначили комендантом столярной мастерской (наблюдение за ним, конечно, было установлено), и на следующий день генерал Зеневич с рубанком в руках приступил к своим новым обязанностям.
В тот же день были закончены дела и с французской миссией. Семь французских офицеров, представлявших миссию, явились в штаб и, не хорохорясь, подобно своим английским собратьям, почтительно попросили причислить их к отъезжающим чехословацким эшелонам. В штабе дали свое согласие, но тут же попросили майора оставить в распоряжение штаба все записки и дневники французской миссии, что и было выполнено.
Взятием Красноярска закончился полный разгром армии Колчака. Как реальная сила колчаковская армия уже не существовала. Отдельные части 1-й бригады еще догоняли уходящие разрозненные эшелоны, еще подбирали пленных, оружие, трофеи, но это уже не была война с противником, а скорее действия, необходимые для
