«Правда». Мотивировала это тем, что работники идеологического фронта, каковым является телевидение, должны быть политически грамотны и идейно подкованы. Народ после этого от неприязни перешел к тихой ненависти и шарахался от доморощенного генератора безумных идей за версту. Вяло кивнув Баланде — не то соглашаясь, не то прощаясь, Лариса пошла на сверку. Время летело незаметно. Около четырех она позвонила домой, узнать, как Настенька. Та уже вернулась из школы и сейчас обедала, конечно же, без первого. Да и курица, которую жевала Стаська, скорее всего была холодной — наверняка поленилась разогреть.
— А почему без супа?
— Не могу, мамуля, достать из холодильника, кастрюля тяжелая, — схитрила Стаська и поспешила добавить: — Тебя, кстати, классная вызывает, записку велела передать.
— Что ты натворила? — испугалась Лариса.
— Не я, а ты, мамуля. Ты же совсем не ходишь на собрания родительские. Ни ты, ни папа — вот она и хочет с тобой поговорить. Или с папой — ей без разницы. Нас же в пионеры будут принимать. Об этом и на собрании говорили. А вы не в курсе, — укорила недисциплинированных родителей дочка.
— Ладно, малыш, не ворчи. Приду домой-разберемся. Я постараюсь сегодня пораньше освободиться.
— Правда? — высказала сомнение недоверчивая Стаська.
— Чтоб мне кофе не видать! — шутливо поклялась Лариса.
Однако Стаськин скепсис подтвердился: освободиться пораньше не удалось. Только она положила трубку, позвонил Гаранин и велел зайти к нему в пять часов.
— Иван Васильич, — заныла Лариса, — я сегодня на первой программе.
— Вот и замечательно, значит, к пяти освободишься. Вздохнув, она положила трубку. Позвонила в киноредакцию, Вассы на месте не оказалось. Следующий звонок был Юльке, которая сняла трубку сразу же.
— Юль, five o'clock отменяется. Меня Гаранин вызывает к себе.
— Не расстраивайся, Ларик, я тоже не могу.
— Не на свидание ли собралась? — поинтересовалась Лариса, вспомнив, как элегантно была одета сегодня Юлька. Обычно она предпочитала джинсы и свитера.
— На свидание, — хмыкнула Батманова, — только с бабулькой. Пару дней назад познакомились. Она пригласила меня сегодня на концерт в БЗК.
— О-о-о, Рыжик! Тогда у нее должен быть роскошный внук, иначе к чему такие жертвы? — улыбнулась Лариса, намекая на идиосинкразию Юли к классической музыке.
— Чушь! — фыркнула трубка. — Внук здесь абсолютно не пришей кобыле хвост!
Но растерянность в голосе и отечественная поговорка приведенная не совсем кстати вместо любимых Юлей латинизмов, подтверждали, что дело здесь не чисто и догадка ее верна.
— Ну хорошо, Рыжик! Я не права, нет никакого внука.
— Да нет, — вздохнула Юлька, — внук есть. Но только, правда, он в самом деле ни при чем. Я потом тебе расскажу, как мы познакомились.
— Завтра?
— Ага! Ларик, а у тебя действительно все нормально?
— Не совсем. Но я тебе тоже потом расскажу. Не по телефону.
— Ты мне скажи только: что-то серьезное или не очень?
— Пока не знаю.
— Ну тогда это наверняка твой благоверный фортель выкинул. Ну гад, если он тебя чем-нибудь обидит! — стала заводиться Юлька.
— Прекрати! — прервала ее Лариса, представив, как потрясает маленьким кулачком рыжая защитница и ямочки гневно прыгают на щеках. — Замолчи, пожалуйста, мы же договорились: обо всем завтра.
— Хорошо, молчу, — покорно согласилась Юлька и тут же назидательно добавила: — De omnibus rebus et quibusdam aliis — обо всем и еще кое о чем.
— Ладно, любознательная моя, клади трубку, а то на Моцарта опоздаешь.
— Неправда ваша, тетенька, мы Брамса идем слушать, — заважничала Юлия.
— Вдвоем? Без внука? — невинно поинтересовалась Лариса.
— Не язви. Ой, слушай, я забыла тебе сказать: Васька побежала Батлера кормить. Так что five o'clock сегодня у всех пролетает.
— Хорошо, Юль, пока. Удачи тебе!
— Сибочки-спа! — Юлькино «спасибо» выпорхнуло из трубки, уступив место коротким гудкам.
В пять часов, как было велено начальством, Лариса направилась к Гаранину. В коридоре, задумавшись о причине вызова «на ковер», она столкнулась нос к носу с Еленой Михайловной, редактором-аннотатором, очаровательной женщиной предпенсионного возраста, доброжелательной и приветливой в любое время дня и в любую погоду. Все эти перепады атмосферного давления, магнитные бури и прочая природная мутотень, повергающая дамские организмы в уныние, были ей нипочем. Елена Михайловна нахально игнорировала «нехорошие» дни и их прогнозы. Беззаботно улыбаясь, она объясняла свою независимость тем, что в небесную канцелярию просочился ее бывший любовник, представший перед Господом лет десять назад. А поскольку мужчина он был весь из себя положительный: не пил, не лгал, не воровал, любил ближнего(-юю), как самого себя (иногда даже больше, но это строго entre nous[2]), — словом, почти соблюдал все десять Божьих заповедей, то на том свете ему наверняка досталось теплое местечко, где-нибудь в обозримом расстоянии от Творца. Тем более, что покойный безгрешник в земной жизни обладал уникальной способностью без видимых усилий и чьей-либо поддержки усаживаться на эти самые теплые места и прогревать их своим маленьким стильным задом до очередного счастливчика.
Глядя на эту неунывающую женщину, никто бы не подумал, что в молодости она перенесла страшную трагедию: гибель мужа и пятилетнего сына.
— Ларочка, — Елена Михайловна выставила вперед руки, — осторожно, не зашиби милую старушку.
— Ой, Елена Михайловна, простите.
Елена чуть прищурилась и оглядела Ларису с ног до головы.
— Вот смотрю я на тебя и каждый раз думаю: наверное, ангел Божий замечтался о чем-то о своем, небесном, и пересолил тебя красотой, как пересаливает суп влюбленная кухарка. Небось на десятерых хватило бы, а он одной все отсыпал, — она шутливо всплеснула руками. — и как мужики рядом с тобой живыми остаются? Не понимаю.
— Выдумщица вы, Елена Михайловна, — улыбнулась Лариса.
— Да нет, милая, это правда. Только сдается мне, не умеешь ты своей красотой пользоваться. А вот скажи, — и хитро прищурилась, — что важнее для женщины: счастье или красота?
— Счастье, конечно. Помните, как в песне поется: не родись красивой, а родись счастливой? — пошутила Лариса.
— Ерунда это! Наверняка мужик сочинил. Потому как они трусы, мужики-то, боятся красивых баб. А вот американки считают, что главное для женщины — красота. Красивой женщине легче добиться успеха, удачно выйти замуж, сделать хорошую карьеру в кино, стать богатой, независимой. Если, конечно, на плечах у нее голова, а не болвашка для макияжа. У них там, Ларочка, все дамы уверены, что и сама красота — дорогой товар, удачное вложение Господнего капитала. Дал тебе Бог красоту — отрабатывай, добивайся успеха, а то разгневается Всевышний, что его дар бездействует, и накажет.
— Елена Михайловна, я же не в Америке живу, а в России.
— То-то и оно, — вздохнула Елена. — Ладно, беги.
Постучавшись, Лариса открыла дверь кабинета. Гаранин разговаривал по телефону и сделал приглашающий жест: дескать входи.
