class="p1">— Да, она у меня. Сейчас будем беседовать. Я перезвоню. Пока.
Он положил трубку и посмотрел на редактора Неведову. Задумался. Забарабанил пальцами по столу. Достал пачку «Беломора», Ларисе предложил «Мальборо». Этот никотиновый шик ему привозил сын, журналист-международник. — Угощайся.
— Спасибо.
Сигарета была кстати, Гаранин вел себя необычно, и вызванная терялась в догадках.
— Иван Васильич, вы хотели со мной поговорить?
Барабанный стук усилился и резко оборвался.
— Да. — Кончики пальцев снова дробно застучали по крышке стола. — Как дома?
— Спасибо, все хорошо, — насторожилась Лариса.
— Да ты не пугайся. Это я просто так спросил. Так сказать, преамбула к разговору интеллигентных людей. Настя твоя небось совсем большая? Уже достает до небес или только верхушки берез задевает? — пошутил Гаранин.
— До небес не достает, — улыбнулась Лариса, — и березовые верхушки пока недоступны, ну если только карликовые. А вот малинник у бабушки на даче обчищает дочиста. А у нас малина знаете какая? С вас ростом.
Стаську сняли однажды в «Будильнике», год назад, и Гаранин, увидев ее, был поражен. «Это же будущая кинозвезда, — ахал он, — мужская греза и гроза. Совершенство черт и глазища-озера. Да еще и блондинка! Катастрофа! Какое счастье, что мне под шестьдесят!»
— Иван Васильич, не томите. Вы ведь со мной не о Стаське хотели поговорить?
— Это верно, — согласился Гаранин. — Не о ней речь, хотя она и прелестное создание, вся в маму. Давай о тебе потолкуем, Лариса Ивановна.
«Ого!» — изумилась Лариса. По имени-отчеству Гаранин обращался к ней за десять лет только однажды, когда она, выпускница МГУ, переступила порог его кабинета.
— Ты понимаешь, какое дело… Продал я тебя, Ивановна. Сегодня продал, за чашкой кофе.
Редактор Неведова уставилась на начальника: она ничего не понимала.
— Что? Удивляешься? Я сам себе удивляюсь. Отрываю, можно сказать, от своего немолодого любящего сердца. Ну да не задаром, цена очень высока — твое будущее. — Он помолчал, встал, подошел к корзине и вытряхнул в нее содержимое пепельницы. — Были у меня на тебя свои виды, дорогая ты моя Лариса Ивановна. Да, видать, есть купцы и побогаче. Мне с ними не тягаться.
— Иван Васильич, вы прямо былинным языком заговорили.
— Заговоришь тут… — Гаранин весело вздохнул. — Давно ведь я присматриваюсь к тебе, а точнее — с первого дня, когда к нам пришла. Умница уже тогда была, не спорю, красный диплом не за красивые глазки выдается. Но это же все теория, а на практике степлером пользоваться не умела. Помнишь?
«Боже, откуда он знает об этом? — изумилась Лариса. — А главное, помнит? Почти десять лет прошло!» Да, действительно, был с ней такой казус, опозорилась, можно сказать, в первый же день. Ну не нужен был ей раньше этот дебильный канцелярский предмет, не пользовалась она им! А тогда… Заканчивался ее первый рабочий день на телевидении. Редакторы, сверив, написав и вычитав тексты, гордо именуемые сценарием эфирного дня, разошлись по домам, и она осталась в комнате одна, наедине со своими охами и вздохами о том, что никогда ей не удастся так лихо расписывать этот самый эфирный день. А главное, держать в памяти актеров, строителей, Героев Соцтруда и Совсоюза, академиков, писателей вместе с поэтами, певцов и музыкантов — всех, кто будет мелькать завтра на голубом экране. Но самое страшное — эти чертовы часы, минуты и секунды, в которые. должны будут выпрыгивать на мерцающее поле отшлифованных страстей приобщенные к эфиру. В редакторскую заглянул аннотатор Владимир Гудков.
— О! А ты что тут делаешь в гордом одиночестве?
— Думаю, — уныло призналась дебютантка.
— Что тут думать — прыгать надо! — плоско сострил он. — Давай помоги мне подшиться. Только сначала скрепимся, а потом уж и подшиваться будем. Листочек в бумажечку — и вместе, вместе! — гоготнул он.
Туповатый, ернический стиль общения раздражал, но она была новенькая, а Гудков варился в этом волшебном котле уже целых семь (!) месяцев и был в ее глазах почти что корифеем. И неопытная послушно поплелась за тертым калачом. На столе высилась солидная стопка аннотаций.
— Вот, разложишь по одному экземпляру на каждого из этого списка, по рангу. Начни с ЦК, потом Лапину, потом остальной мелочи. Каждый экземпляр — в подписанную бумажку. Да не попутай страницы. — Он заторопился. — Все, я побежал! Чашку кофе выпью — и припаду к вашим прелестным ножкам, мадам!
«Пошляк! — неприязненно подумала Лариса. — Да к тому же и волосы сальные. Воду горячую у них отключили, что ли? Вроде не сезон». Аккуратно разложив все экземпляры, она не смогла их скрепить: очень уж пухлыми оказались, прямо тома какие-то. Ожидание «сального» затягивалось, и помощница начала томиться от невозможности уйти и сознания, что ее нагло использовали.
— Боже, что ты сделала?! — это был почти вопль. Рядом с ней незаметно проявился окофеиненный Володька и возмущенно уставился на разложенные страницы.
— Как что? — растерялась Лариса. — Разложила, как вы просили.
— Но это же все надо скрепить!
— Что? — не поняла она.
— Скрепить надо, дорогая! Как, ты думаешь, это в ЦК будут читать? По листочкам?
— Я пробовала, не получается.
Помощница взяла скрепку и снова попыталась соединить страницы. И тут раздался театральный стон, переходящий в хохот. Аннотатор, веселясь, извивался червяком.
— Ой, не могу! Ну умора! Ты что, вчера на свет родилась? Смотри! — Он схватил степлер и лихо им защелкал.
«Доносчик! Стукач несчастный!» Вспомнив свой неудачный канцелярский дебют, Лариса поняла, что заложил ее тогда сальный Володька-аннотатор.
— Иван Васильич, кто старое помянет, тому глаз вон, — отшутилась она.
— А кто забудет, тому оба, — парировал Гаранин. — Ну да ладно. Дело было молодое, неопытное. — Он посерьезнел. — Слушай внимательно. Я, можно сказать, наступаю на горло собственной песне. Растил тебя, Неведова, думал, замену готовлю, да, видать, не судьба. Сейчас все обскажу, а ты уж, девонька, решай. Я со своей стороны даю зеленый свет.
И Гаранин рассказал, что два месяца назад в одну из редакций пришел новый главный редактор, Иван Иванович Егорычев, его старый друг, с которым было выпито за все годы столько, что хватило бы на хороший прудик где-нибудь за городом, да хоть бы и в Софрине, куда ездит расслабляться радийно-телевизионный люд. Егорычев мужик классный, порядочный и умница каких поискать. За время общения с редакционным коллективчиком главный слегка осатанел: коллективчик в индивидуальной разбивке оказался весьма склочным и с большими претензиями. Правда, по паре-тройке представителей каждого пола — вполне приличные люди. А тут редакторша, которая «сидела на культуре» и была, между нами, дамой стервозной во всех отношениях, уволилась и, кажется, уже укатила с мужем куда-то за рубеж, в длительную мужнину командировку. «То ли
