— Купил.
— А снимочка этого Грачева-Овчинникова у вас нет?
— Вот чего нет… Описать могу подробно.
Он и в самом деле описал прохвоста с вымышленной, конечноже, фамилией так ярко и детально, что Смолин мог его, пожалуй, при встрече иопознать… но он понятия не имел, кто это. Совершенно незнакомая персона,абсолютно не связанная в памяти с тесным и немногочисленным, в общем, миркомшантарских антикваров — ни среди крупных такого нет, ни среди многочисленноймелочи. Стоп, а кто сказал, что липовый Грачев-Овчинников вообще имеетотношение к антикварному миру? Вовсе не факт. Шестерка нанятая — илииспользованная — для единичного задания… Между прочим, умно…
— Совершенно не представляю, кто бы это могбыть, — сказал Смолин. — Возле наших пенатов никто похожий неболтался… Ну, в конце концов, это и не важно. Работать мне все равно не с ним,а с Яриковым.
— У вас есть идеи?
Смолин улыбнулся открыто и весело:
— Найдутся. Собственно, даже не идеи, а одна стараязаготовочка, которую я давненько уж держал про запас, подходящего случая неподворачивалось. А теперь, чует мое сердце, самое время…
— И что это?
— Позвольте уж я это пока при себе подержу, —сказал Смолин. — Из чистого суеверия — удачи не будет… Потом, когда всебудет готово, и мне понадобятся деньги на накладные расходы…
— Аванс?
— Спасибо, не надо, — сказал Смолин. — Можноя фотографию заберу?
— Да ради бога. Еще? У меня их с полдюжины.
— Давайте, — сказал Смолин. — Пригодится…Думаю, уже денька через два я вам сообщу, как идут дела.
Багров, поднявшись вслед за ним, сказал мечтательно:
— Только как-нибудь так, чтобы он влетел на хорошиебабки…
Глядя ему в глаза, Смолин легонько постучал согнутымуказательным пальцем по столу, надеясь, что это все же не пластик, анатуральное дерево.
— Если все пройдет, как я задумал — тьфу, тьфу! —он влетит на хорошие бабки. И при этом правоохранительные органы будет обходитьза километр…
— Серьезно?
— Если все получится, — сказал Смолин. — Непереживайте, вы платите по факту.
— Да не в деньгах дело. Умыть гада хочется…
«Самое смешное, что мне тоже, —подумал Смолин. — Говорить об этом не стоит, но есть тут и маленькийличный интерес. Чем меньше подобных долбаных варягов ползает по Шантарску — темвоздух чище. И уж если подворачивается возможность не просто подложить свинью неприятномусубъекту, да еще и приличных денег поиметь, нужно хвататься обеими руками…»
— Я сейчас парнишку своего вызову, — сказалБагров. — Вас домой забросить?
— Нет, — сказал Смолин, улыбаясь все так жебезмятежно и отрешенно. — Я скажу ему, куда. Прямо сейчас и начнемработать…
Глава 3
Рабочие будни
Вящей конспирации ради — чужой человек, в конце концов,случайный — Смолин попросил высадить его далеко от места назначения, уводонапорной башни из порыжевшего кирпича, довоенного и потому несокрушимого.Вежливо попрощался с креатив-менеджером и не спеша побрел по широкой пыльнойулочке, где по обеим сторонам возвышались добротные коттеджи, и красивые, ивесьма даже страхолюдные. С обеих сторон раздавалось яростное собачье гавканье.Убедившись, что надраенный джип скрылся за поворотом, Смолин пошел быстрее.Остановился у высокого забора — в отличие от окружающих не краснокирпичного, адощатого, выкрашенного в блекло-зеленый цвет, погремел большим железным кольцом,служившим калитке вместо ручки. Далеко от ворот раздался собачий лай — но наодном и том же месте. Тогда Смолин безбоязненно повернул кольцо, поднявшеещеколду, вошел.
В центре участка соток из двадцати, посреди берез и сосенстоял одноэтажный домишко с мансардой, хотя и немаленький, но в подметки негодившийся окружающим особнякам: из посеревших от времени досок, с ужасностаромодными окнами и неуклюжей верандой, сплошь застекленной (разноцветныеквадратики стекла в деревянной раме). Карат надрывался в будке, просовывая носв щель меж дощатой дверцей и притолокой.
— Свои, свои… — процедил Смолин, увереннонаправляясь к крыльцу, довольно-таки покосившемуся.
Обветшал домик изрядно — но в сорок шестом году, когда его вкачестве дачи передали Шварцеву дедушке на вечные времена, он, конечно,смотрелся на фоне тогдашнего бытового неустройства сказочным дворцом. Шварц всвое время порывался снести к чертовой матери эту развалюху и построитьдобротный кирпичный коттеджик не хуже, чем у людей, благо и деньги были. Воттолько папенька с маменькой насмерть встали грудью на защиту родового гнезда,запрещая менять в усадебке хоть что-то: вот помрем, заявили они, а тогда хотьнебоскребы строй. Очень уж сильные лирическо-романтические воспоминания были учеты Кладенцевых с ним связаны: то ли они впервые здесь встретились в юномвозрасте, то ли у них тут впервые произошло, то ли всё вместе. Лирика иромантика, одним словом. Шварц в конце концов отступил, так и не преодолевродительского сопротивления, домик так и стоял посреди россыпи новорусскихкоттеджей. Иногда отсюда возникали недоразумения: отдельные прыткие экземпляры,полагая, что все семейство Кладенцевых состоит из пришедшей в упадокинтеллигенции, заявлялись с гнутыми пальцами и пытались участок купить — но,угодивши на Шварца, второй раз уже не появлялись, а там и вообще пересталимаячить на подступах…
Единственная уступка, на какую Шварц родителейсподвигнул, — вполне современная котельная в подвале и модерновыеалюминиевые батареи, ничем не напоминавшие чугунный совдеповский ужас(поскольку внешнего вида исторического поместья это не портило, папа-мама совздохом согласились). Ну и изнутри Шварц развалюху утеплил как следует, так чтообитал тут практически постоянно.
Ни единой машины Смолин во дворе не обнаружил — а этоозначало, что его бравые парни собрались гулеванить до упора, не озабочиваясьвозвращением к родным пенатам. Даже Шварцевская «Целика» куда-то подевалась…ага, в гараже, сквозь приоткрытые двери видно.
Домишко был ветхий, но, надо отдать ему должное, обширный.Квадратов в сто пятьдесят. Иосиф Виссарионович, даром что сатрап, о своихученых заботился — а Кладенцев тогда, в сорок шестом, хоть и был тридцатичетырех годочков от роду, но стал уже профессором и получил первую из четырехсвоих Сталинских премий (за открытие шантарских платиновых месторождений, есликто помнит)…
Остановившись на крыльце, Смолин прислушался. Музыки внутрине слышалось, но доносился ритмичный топот, сопровождаемый бодрыми хоровымивоплями — посиделки уже, надо полагать, в разгаре.
Он распахнул простецкую дверь, привычно направился подлинному коридору в сторону топота и молодецкого пения — прямиком в гостиную,занимавшую добрую треть дома. Остановился в дверях, озирая происходящее смудрой снисходительностью отца-командира.
