грязная одежда все еще лежала в корзине для белья. Пакет с его вещами из химчистки был доставлен уже после того, как он сделал свой последний вздох. И все же мой муж, отец моих детей – мой Роб. Он был мертв. – Пожалуйста, вернись, – всё, что я смогла выдавить, задыхаясь от всеобъемлющей печали, наполнявшей каждый час моего бодрствования с момента пожара.
Все будет хорошо. Я услышала его голос у себя в голове. У тебя и у детей. У вас все будет хорошо. Будем честны, именно ты всегда была тем самым двигателем мощностью в четыреста лошадиных сил, который двигал нашу семью вперед. Я был лишь украшением на капоте.
Рыдания застряли в горле. Именно так сказал бы Роб. Клянусь, этот человек мог бы убедить даже грязную лужу в том, что она – целый океан. Его спокойствие и рациональность всегда рассеивали мою неуверенность и заставляли улыбнуться.
Боже, мне нужна была его улыбка.
Но больше всего я нуждалась в нем самом.
– Как? – взмолилась я. – Как я, по-твоему, должна жить без тебя?
На этом наши воображаемые разговоры всегда заканчивались.
У призрака, живущего в моей голове, не было никаких ответов. Я совершенно не могла понять, как мы вообще оказались в этой ситуации, не говоря уже о том, как разбираться с ее последствиями.
Перед глазами были лишь некоторые отрывки событий до и после того, как я очнулась на руках у Изона. Я помнила лишь панику и замешательство. Гнев и обиду. Абсолютное негодование от того, что земля продолжала вращаться, а я ничего не могла сделать. Я никогда не забуду ту поразившую меня боль, когда полицейский, стоя в моей больничной палате, сообщил, что тела Роба и Джессики были найдены – по крайней мере, то, что от них осталось. Он задал мне десяток вопросов. Я старалась ответить на них, как могла, но все вокруг казалось нереальным.
Пустота в груди.
Острая боль в душе.
Даже полное опустошение, бурлящее в районе живота.
Роба больше не было.
Джессики больше не было.
А люди как ни в чем не бывало ждали, что я буду продолжать жить без них.
Я провела в больнице два дня, рыдая до потери сознания.
Врачи диагностировали у меня сотрясение мозга. Я прошла курс кислородной терапии, мне выписали антибиотики, чтобы предотвратить инфекцию от ожогов на руках и ногах, и даже успокоительное, чтобы помочь заснуть.
Но ничто не облегчало боль.
И ничто никогда не облегчит.
Это был несчастный случай. Пока мы вчетвером сидели наверху, смеясь и попивая вино, неисправная труба наполнила подвал достаточным количеством газа, чтобы взорвать весь дом. Второй взрыв произошел из-за того, что загорелась машина Джессики, стоявшая в гараже. По словам пожарного инспектора, действовавшего из лучших побуждений, но абсолютно глухого к нашему горю, нам крупно повезло.
Но я не чувствовала себя везунчиком. Хотя, может, Изон действительно так считал.
Изон.
Боже… Изон.
Нас увезли на разных машинах скорой помощи в разные больницы, так что мы до сих пор не виделись.
Не существовало никакого свода правил, как вести себя в разгар ужасной трагедии. Отчаяние вряд ли соседствует с вежливостью и добротой. Но я не должна была набрасываться на него с таким количеством обвинений.
Все же, когда я лежала на кровати, часть меня хотела продолжать злиться на мир за то, что он у меня отнял. Большая часть моего гнева была направлена на Изона.
Он всегда проигрывал в моих рассуждениях на тему «а что, если».
Что, если бы нас не было там в эту ночь?
Что, если бы он не пытался вернуть расположение Джессики?
Что, если бы он вообще не покупал этот дом?
Почему из всех людей именно он должен был выжить?
Почему не Роб?
Почему не Джессика?
Почему… Изон?
Но все же он спас мне жизнь. Даже несмотря на свое разбитое сердце, я понимала, что мне стоит ползать перед ним на коленях. Благодаря ему у моих детей все еще была мать. У меня все еще была возможность наблюдать за их взрослением – выпускные, свадьбы, внуки.
Благодаря Изону у меня все еще было будущее.
Хотя, будучи запертой в ловушке горя, я не давала себе шансов сосредоточиться на хорошей стороне.
Наша соседка Эвелин, чудесная женщина, взяла отгулы на работе на несколько дней, чтобы посидеть с тремя детьми, пока мы с Изоном были в больнице. Никто из нас не мог рассчитывать на поддержку со стороны семьи. Мои родители умерли много лет назад, а мать Роба была пожилой женщиной с деменцией. У Изона и вовсе никого не было. Он вырос без отца, а мать умерла несколько лет назад от рака груди. Семья Джессики была бесполезной. Они, без сомнения, появятся на похоронах, драматично рыдая над ее гробом, но исчезнут сразу же, еще не предав ее тело земле.
Раньше это никогда не было проблемой. Мы были одной семьей. Я, Роб, Джессика, Изон.
А теперь нас осталось двое.
Словно материализовавшись из моих мыслей, раздался звонок в дверь, и у меня внутри все сжалось.
Я вернулась домой из больницы лишь накануне. После того, как я рассказала Ашеру об отце, в спальне у меня случился нервный срыв, в результате Эвелин настояла на том, чтобы остаться еще на одну ночь. Она была удивительной женщиной. Не знаю, что бы я делала без нее.
За мрачным завтраком, когда Ашер сидел у меня на коленях, рассеянно гоняя еду по тарелке, а Луна и Мэдисон – на стульчиках для кормления, перетягивая друг у друга бутылочку со смесью, Эвелин рассказала, что Изона выписали из больницы. Она улыбнулась и пощекотала животик Луны, сказав, что тот будет очень рад приехать за своей малышкой.
Так я и оказалась наверху, лежа в постели, разговаривая со своим покойным мужем, вместо того чтобы разбираться в противоречивых эмоциях, связанных со встречей с Изоном.
В дверь снова позвонили.
– Черт, – вздохнула я, скатываясь с кровати с ощущением вины и паники, сдавливающим грудь.
Горе было сложной эмоцией. Мозг успокаивал меня, что это всего лишь Изон. Лучший друг Роба. Муж Джессики. Я провела с этим парнем бесчисленное количество рождественских праздников, дней рождений и летних каникул. Но темные и ожесточенные уголки моего разбитого сердца шептали, что он был тем человеком, который выжил, в то время как обугленные останки моего мужа и моей лучшей подруги лежали в похоронном бюро на другом конце города. Да, он спас мне жизнь, но, сделав это, приговорил их
