это действие заняло некоторое время. И в продолжение этого присутствующие мужчины согласились между собой, пожимая плечами, вздыхая и кивая, что им стоит хотя бы попытаться сделать то, чего желала леди, если они хотели продолжить свои труды в этот день.
— Если дорогая леди будет достаточно любезна, ухватиться за эти рукоятки, — покорно сказал сэр Смихт, — и сосредоточиться на вопросе, который занимает её ум, ах, да, это очень хорошая ухватка. — Он начал вносить необходимые поправки.
— Любовь, любовь, моя истинная любовь, моя истинная симпатия, где он? — потребовала фрау Паприкош от Вселенского Эфира. — Йой! — через мгновение воскликнула она, на своём родном аварском, её брови взлетели так, что слились с краем красиво уложенных блестящих тёмных волос. — Я уже чувствую, это начинается. Йой!
— „Ой-ёй-ёй“ подошло бы больше, — пробормотал Смихт. Он взглянул на циферблаты с торца буфета. — Боже правый! — воскликнул он. — Какой экстраординарный объём одиллических сил заключён в этой женщине! Никогда не встречал ничего подобного!
— Любовь, — заявила фрау Паприкош, — любовь — это всё, что важно; деньги не важны, деньги у меня есть; положение не важно, плевать я хотела на лживое притворство положения. В сущности, я — такая женщина, что жажду, требую и нуждаюсь лишь в любви! И я знаю, знаю, знаю, что где-то есть самая истинная симпатия моей души — где же ты? — напевала она, рождественские гимны, обшаривая большими очаровательными глазами всё вокруг. — Оо-хоо?
Стрелки циферблатов, которые самым удивительным образом качались и дёргались, теперь описали полный круг и, с мелодичнейшим звоном, попадали с циферблатов на ветхий коврик.
В этот момент из недр водолазного колокола стали доноситься звуки, куда менее мелодичные, но гораздо более настойчивые. И прежде, чем Эстерхази, начавший наклоняться за упавшими стрелками, дотянулся до крышки люка, она откинулась и наружу вылетела — в действительности, это не самое подходящее определение — наружу вылетела фигура мужчины в начале зрелости и без единого клочка или нитки, дабы, как деликатно выражаются французы, pour cacher sa nudité[14]…
— Йоййй!!! — завизжала фрау Паприкош, отпустив металлические держатели и закрывшись своим зонтиком.
— О боже, женщина! — воскликнул джентльмен, только что появившийся из водолазного колокола. — Проклятье, Пембертон Смит, дайте это мне! — С этими словами он выхватил плащ, составляющий обычную верхнюю одежду англовского волшебника и завернулся в него, отчасти уподобившись римскому сенатору, который только что бросился разоблачать заговор. Позаботившись таким образом о приличиях, затем вновь прибывший спросил, явно в некотором недоумении: — Куда, чёрт побери, вы нас закинули, Пембертон Смит?…и какого чёрта вы превратились в пугало? Волосы выбелили и не знаю что ещё. А?
Пембертон Смит ответил, немного раздражённо: — Я не подвергался никакому превращению, это просто естественное дряхление от тридцати прошедших лет и расскажите мне, как вы провели время в звёздном пределе уровне — или, если угодно, астральном плане?
— Не угодно, — быстро сказал человек. — Я ничего не знаю об этом. Я шёл из Обсерватории — треклятая идиотская идея — поместить обсерваторию в Уэльсе, где небеса закрыты триста ночей в году сырыми кельтскими туманами, а все пабы закрыты по воскресеньям — и, по пути заглянув в Королевское общество, я позволил себе стать объектом вашего эксперимента. В один миг я там, в следующий миг я тут… — Он указал на водолазный колокол. Затем его явно нечто поразило. — „Тридцать лет“, говорите? О боже! — Выражение величайшего ликования появилось на его лице: — Так Флора теперь, должно быть, умерла, старая костлявая сука, а если нет — тем хуже для неё, кто эта прекрасная леди?
Сама леди, убрав свою парасоль и открыв зрелую величественность, сказала по английски, с акцентом, но всё равно мелодично: — Это мадам Паприкош, но ты можешь называть меня Йожинка. Моя симпатия! Моя собственная истинная любовь! Сотворённая для меня гением англовского волшебника! Йой! — И она обвила его обеими руками — действие, которое ни в коем случае не было неприятно самому джентльмену.
— Если не возражаете, Пигафетти Джонс, — несколько натянуто произнёс волшебник, — я был бы благодарен вам за возвращение моего плаща. Затем мы сможем обсудить крайнее неудобство, которое ваше исчезновение из комнат Королевского общества вызывало у меня три десятка лет.
— Всему своё время, Пембертон Смит, — сказал бывший Королевский Астроном из Уэльса, поглаживая обширную спину фрау Паприкош — или, как она предпочитала называться, Йожинки. — Всему своё время… Послушай, Йожинка, ты не находишь, что этот корсет слишком стягивает? Сделаю. Фактически, уже сделал. Давай пойдём куда-нибудь, где мы сможем его снять, а позже я растолкую тебе божественное великолепие вечерних небес — разумеется, начав с Венеры.
На что дама, когда они вместе направились к двери, ответила просто (но выразительно): — Йой!..
Стоящий в дверях был очень высоким, очень худым, очень-очень величавым пожилым джентльменом в визитке, полосатых брюках и цилиндре — цилиндре, который он приподнял, хотя несколько чопорно, когда наполовину уже бывшая фрау Паприкош прошла мимо него. Затем он повернулся и, взирая на англовского волшебника с заметной мерой укоризны, промолвил: — Что ж, Джордж.
— О боже. Августус. Это действительно ты?
— Это действительно я, Джордж. Что ж, Джордж. Полагаю, ты получил моё письмо.
— Я не получал письма.
— Я посылал его тебе, через Кука в Пуне[15].
— Не был в Пуне много лет. О, Боже. Должно быть, вот почему мои чёртовы денежные переводы приходили с таким опозданием. Должно быть, я забыл сообщить о смене адреса.
Сэр Августус Смит слегка нахмурился и несколько недоумённо посмотрел на своего брата: — Ты не был в Пуне много лет? Тогда, что это за чушь про твоё переименование в Визирь Шри Смита и попытку поднять горные племена под кличем „Не вотны“? Вотны были отменены, вместе с налогом на цемент, через год после Восстания[16], ты, конечно же, должен это знать..
— Говорю тебе, меня не было в Индии одиннадцать лет. Ни разу со времён, когда округа были разделены так рискованно, со времён дела о трюке с верёвкой (говорю тебе, это делают одиллические силы). Что до всего остального, нет ни малейших соображений. Ну, называй меня Визирь Шри Смит, в самом деле, за кого ты меня считаешь?
Сэр Августус склонил голову и слегка поджал губы. Потом он возвёл глаза. — Хорошо, хорошо, — сказал он наконец. — Вероятно, это ещё одна путаница по вине Кларкса-младшего, не в первый раз, знаете ли, и не в последний, — он вздохнул. — Видишь ли, скажу тебе, Джордж. Нынче в Итон принимают всякого.
— Господи!
— Факт. Ладно. Гм. Мфф. — С рассеянным видом он осмотрел
