Аврам Дэвидсон
Царь своих гор
В кукольном театре — пик напряжения. Публика, в основном из детей, бедняцких — самих по себе, мещанских — в сопровождении нянь-крестьянок; селян-середнячков, выбравшихся в город продать корзинку залежалых яиц; престарелых слуг, потративших грош на Молодого Хозяина и зауряднейших чернорабочих, пропахших рыбным рынком или конюшней — публика в кукольном театре застыла на самых краешках скамей, гадая, съест ли Славного Мальца Гансли Людоед. Славный Малец Гансли тоже гадает.
— Кто спасёт мя от съедения Людоедом? — выкрикивает он (или, по крайней мере, голос из-за кулис, который считается его собственным), позволяя своим подвешенным ножкам подкоситься, а подвешенным ручкам умоляюще вздёрнуться вверх; — кто спасёт мя или нихто не спасёт мя, или хто-то спасёт мя, или хоть хто спасёт мя, и если да, то кто? — Уместный вопрос. Всё это время марионетка покрупнее — получеловек-полузверь, клацает челюстями, выставляет чудовищные клычищи и зубищи, ням-нямкает, потирает брюхо, подпрыгивает, угрожающе машет руками и издаёт знаменитое булькающее рычание, общеизвестное[1], как «Людоедское хихиканье» — КТО спасёт мя? — В этом месте тринадцатилетняя няня начинает хныкать, её четырёх- пяти- и шестилетние подопечные тут же разражаются громкими рыданиями. — Спасите! КТО? — выкрикивает кукла Славного Мальца Гансли; затем на ноги вскакивает помощник конюха, как видно, не очень смышлёный, но приятели оттаскивают его назад, смутно разумея, что в действительности такого делать не следует. Отчаянный крик Славного Мальца Гансли: — Ктооо? — звенит во всех грязных ушах и нескольких чистых…
…но вот, внезапно с правой стороны появляется воистину удивительно разряженная марионетка и выкрикивает: — Я спасу тебя, Славный Малец Гансли! — Гром аплодисментов. Эта фигура носит высокую, лишённую полей, чёрную парчовую шляпу с крестом, сильно смахивающую на архаичный головной убор гиперборейского униатского горного протоиерея, шляпа эта высовывается из большой и погнутой короны; одежды на фигуре — неубедительная смесь военного и духовного облачений. — Я спасу тебя от того, чтобы Людоед набил тобою брюхо, ведь я — ДЖОННИ-ПРОВИЗОР, Истребитель Французов, Людоедов, Монголов и Турков!... вот тебе, Людоед, вот! и вот, и вот, и… — Много-много аплодисментов. Выкрики.
Немного позже, за пределами кукольного театра: — У нас в Гааге и вправду нет ничего подобного — замечает доктор философии, хранитель судебных архивов ван дер Клустер, директор Губернаторской Коллегии в голландской столице.
— Нет. Это уникальная часть нашего собственного богатого культурного наследия, если это можно так назвать — подтверждает доктор Энгельберт Эстерхази, обременённый множеством степеней и титулов, представляющий город Беллу, столицу Тройственной Монархии Скифии-Паннонии-Трансбалкании (четвёртой по величине Империи Европы [Россия, потом Австро-Венгрия, потом Германия; турки, чьи европейские территории уменьшились до Албании, Фракии и части Македонии, были пятыми]). Доктор философии ван дер Клустер, объезжая весь Старый Свет, ненадолго остановился в Белле; и Эстерхази знакомил его с достопримечательностями. — Надеюсь, вы ничего не подхватили в том вертепе. Я вас предупреждал. Но вы всё равно захотели пойти
— Я обсыпался порошком от насекомых. Но, однако, скажите мне, собрат — хранитель судебных архивов, доктор ван дер Кл. был собратом по Поистине Благородному Ордену Святой Бригитты Шведской[2] (Секция Учёных Мужей) — кто и что значит: «Джонни-Провизор»?
— Иоанн Пресвитер[3], — кратко отвечает его собрат.
— Ах-ах-ах! — восклицает голландец в полном восторге: — Иоанн Пресвитер! — будто выразительность избавляла от путаницы с какими-нибудь Джейн Пресвитером, Уильямом Пресвитером, или (скажем), Ольгой Пресвитером. — Я посчитал, что обычному провизору весьма необычно достигнуть прославления…
— Весьма необычно — соглашается доктор Эстерхази. Он подумывает, не упомянуть ли британский метод переименований в Индии, согласно которому незнакомые этнически-экзотические слова преобразовались в что-то, этнически знакомое — как предположение, что имена внуков Пророка — Хасан и Хуссейн, в действительности звучали Хобсон и Джобсон[4]. Он решает к подобному не прибегать. Ван дер Клустер весьма эрудирован, но также (довольно часто) и очень дотошен. К примеру, если бы кто-то упомянул «песни Гомера», то ван дер Клустер принялся бы уточнять, имеется ли в виду Гомер — эллинский сказитель или Гомер Родхивер[5] — американский евангелист-гимнопевец. По дороге дальше Эстерхази разглядывает бесспорно колоритное население, кишащее в Южном Конце; но на сей раз (только на сей?) рассматривает без энтузиазма.
— Скажите, дорогой собрат — огибая расположенный на дороге лоток торговца вегетарианскими «сосисками», — как вы думаете, Иоанн Пресвитер действительно существовал? — ван дер Клустер.
Неподалёку раздаётся послеполуденный перезвон часовой башни, музыкально сообщая им не-самые-новые-новости, а именно, что Мальбрук в поход собрался[6]. Короткий, но бодрящий порыв ветра разметал по Южному Концу обычные старые бумажные обрывки, старые фруктовые огрызки и пыль, подсушил конские яблоки; и прогнал рваные облака, явив лоскутья голубых небес и открывая вид на горы.
Возможно, кто-то и мог неустанно выполнять одни и те же задачи, день за днём, месяц за месяцем, год за годом: к примеру его Верховное Высочество Наследник никогда не уставал ни охотиться, ни командовать войсками на манёврах; если на то пошло, Бетти и Борри Кратт, что скатывали мясные рулеты в каморке в переулке с Нижней Улице Хуньяди, никогда не уставали смешивать муку и воду или возиться с тестом. Разве доктора Эстерхази никогда не утомляло чтение книг, беспрерывное изучение и изучение, день за днём, месяцами и годами?
Что ж, иногда утомляло.
— Как вы думаете, кто же тогда написал знаменитое, так называемое «Письмо Пресвитера Иоанна», утверждавшего, что он и король, и священник, этим заставив средневековый христианский мир взирать на него, как на возможного спасителя от монгольских орд; кто?
За играющим на дудочке пастухом протопало стадо бело-бурых молочных коз, готовых выдать свежайшее молоко сразу же, как только оно потребуется; прошло мимо; осмотрительно ступая, Эстерхази избегал последствий их прохождения. — Кто? — не эхо ли возгласа Славного Мальца Гансли? — Можно лишь предполагать. Моё предположение — его написал некий средневековый монах с горы Афон, в приступе скуки и принимая желаемое за действительное.
Ван дер Клустер оспаривал это предположение, пока они не добрались до следующего пункта маршрута — Архиепископального Музея; а после этого зашли в «Знаменитые Мидии Рудля» и в «Домик Свежего Масла». А потом отправились в гостиничный номер доктора ван дер Клустера, за голландским джином. А затем учёному мужу пришла пора собираться, чтобы успеть на поезд до Загреба. Ах, Загреб! Чарующий, блистательный, великолепный Загреб! Э? Ну хорошо, может и нет.
Текущее исследование — паровая техника, в последнее
