удержать кое-какие научные позиции.
— Подстелить, что ли, нельзя?! — под хохот удивилась старушка.
— Можно, — вяло согласился я, чувствуя, что публике старушка нравится.
— Ты лучше скажи, гражданин ученый, зачем этот Когоутек вертит хвостом? — не отставала она.
— Бабушка, хвост у кометы. У людей хвостов не бывает.
— Нешто она живая, комета твоя? А ежелй не живая, то и хвоста быть не может! У Когоутека хвост и есть!
Она уже объясняла не мне, а залу, стоя ко мне спиной. Сразу начался шум, смех, выкрики. Я понял, что ступил на опасный путь — спорю с аудиторией.
— Лектор, а не может объяснить! — крикнули с задних рядов.
Я сжался, пытаясь лопатками отлепить на спине мокрую рубашку. Ряды притихли, рассматривая мое сковородно пышущее лицо. Люди ждали, как я отреагирую на реплику.
— Ну... примерно вот такой, — показал я размер хвоста гражданина Когоутека, как рыбаки показывают размер рыбы...
Через неделю в шкафном ущелье мы столкнулись с председателем месткома. Он быстренько достал газету и прочел абзац: «Среди части старушек города Сухожильска появился предрассудок, что якобы на Землю летит хвостатая Кикимора. Плохо поставлена антирелигиозная пропаганда в г. Сухожильске».
Председатель свернул газету и бабьим голосом попросил:
— Прочти лекцию в жилконторе, а? На тему — «Бога нет и не надо».
Взаболь у нас так!
Больше всего я не люблю враку. Сам не совру и другого перевру. У нас даже слово для этого есть — взаболь. То есть в самом деле, без враки.
Сам-то я архангельский. Про наш край столько небылиц плетут, что и повторять неохота. Особливо те, кто к нам никогда не приезжал. Или те, кто ехал, да не доехал. Или те, кто доехал, приехал, да обратно уехал.
Встретился мне тут один турист с женкой и чумаданом. На боку термос, а в чемодане, то есть в чумадане, тапочки. Вежливо меня и спрашивает:
— Молодой человек, ты случайно не из Архангельска?
Там случайно родился и там случайно чуть было не женился. Живу на улице Поперечной, что на углу Продольной. Люблю работать да шуточки зашучивать. Бывальщину с небывальщиной заведу, а вот враку соврать — никогда. Да и не дадут: народ-то все грамотный пошел, со средним и высшим образованием.
— Решил я ознакомиться с Архангельском, — турист-то мне сообщает. — Есть там достопримечательности? Кто-нибудь прославил его?
А кому славить-то, дядя? Некому. Был у нас один мужик, Иван Рябов, который повторил подвиг Сусанина — посадил шведские корабли на мель. Еще, правда, был один, который собрал котомку, отправился пехом в Москву да и стал академиком. Только я фамилию забыл. Да вот еще Петр Первый корабли у нас строил да флотом командовал. Ну, кто еще... Шубин, скульптор первостатейный, тоже из наших мест. Вот еще капитан Воронин, Седов да Папанин у нас плавали. Хирург сердешный Амосов тоже из наших мест. Да еще есть велегодские мужики из села Ильинского: как мужик, так академик или лауреат. Взаболь у нас так, дядя.
— Неужели у вас и ратных подвигов, не было? — турист-то вроде набычился.
Откуда, дядя... Мы люди спокойные, домоседные. Вот шведы в 1701 году пришли на своих кораблях да и обидели — так обидели, что корабли растеряли да и сами разбежались. Потому что мы тихие. Нас и в 1918 году всякие разные интервенты приехали обижать, аж в Архангельске высадились. Да обратно и уехали. Которые живы остались. А в 1920 году белые нас обидели. Потом эти белые от страху стали черными. Которые убежали, которые не успели. Вот и в 1941-м нас фашисты обидели — придумали на Архангельск бомбы бросать. Мы, конечно, обиделись. Берлин взяли. А так и палку в руки не берем, потому что тихие, домоседные.
— А симпатичные морячки в Архангельске есть? — это его женка спрашивает.
Каки таки «симпатичные»? У которых фуражечка на голове, пряжечка на животе, тельняшечка на груде, а усмешечка во рте? У нас таких нетути. Обыкновенные моряки случаются. Некоторые симпатичные, а которые, к примеру, «Аврору», что теперь на Неве стоит, к нам в Архангельск дважды приводили. Которые из нашего города к полюсу хаживали да Северный морской путь прокладывали. Которые на кораблях «Седов», «Сибиряков» да «Челюскин» ходили. Которые теперь нас рыбкой снабжают да грузы возят. А других моряков у нас не водится.
— А что же у вас в Архангельске есть? — турист осторожно так спрашивает.
А ничего. Дикий север. Комары да мошки. Выйдешь из дому —одни сугробы. Два сугроба перелезешь, в третий сядешь да и примерзнешь. И сидишь, пока паяльной лампой не отогреют. Без враки говорю, а взаболь у нас так.
— И домов высотных нет?
Дома... Дома-то для чего? Чтобы улицы были, а по ним люди ходили. А у нас по улицам одни медведи ходят — и все белые. ГАИ даже знаки повесило — проход бурым воспрещен. Во-о-от такой круг, а в нем написано: «Миша, погоди!» Как-то один бурый забрел и видит — стоит каменных коробок видимо-невидимо. Заблудился медведь. Три дня ходил. Потом надоело, плюнул и на работу устроился. Теперь в магазине свежей рыбой торгует.
— Подождите-подождите, — турист очки протер, чтобы лучше меня разглядеть. — Не понимаю, когда ты шутишь, а, когда наоборот. К примеру, вы продукцию выпускаете?
— Не, не выпускаем. Мы ее сразу отправляем. Вот рыбкой другие городишки снабжаем. Да кораблики для многих портов ремонтируем. Да половина страны на нашей бумаге пишет. Да полмира наш лес получает.
— Понимаю, — турист-то вроде бы обрадовался, — вы говорите иносказательно. Ну, а есть в Архангельске научные достижения и научные достопримечательности? Например, синхрофазотрон?
— В Архангельске-то нету. А вот в деревне Комарищи у Петьки Горохова стоит один синхро-здоровый-фазо-в подполе-трон. Петька в нем огурцы солит. Без враки говорю.
— А как у вас в смысле верхнего и нижнего конфекциона?— его жёнка меня спрашивает, пока турист для сосредоточенности пьет водичку из термоса.
— Чего тако за конфекцион? — это уж я спрашиваю.
— Ну, дом моделей, ателье...
— А на кой они? Мы лапти сплетем, водой обольем, на мороз выставим — потом бежишь, только звон идет. Шапку шить? А мы не стрижемся — на голове цигейка и вырастает.
