вечером кипяток с хлебом, редко кусок сахара, а по скоромным дням — опять-таки щи, только с говядиной, и каша гречневая — любимое лакомство солдат. Каши всегда не хватало. Ее обычно давали в большой чашке на десять человек. Поставят чашку на стол, в нее сразу одновременно опускаются десять ложек, раз, редко два захватишь, а там по дну скреби, собирай крупинки. Солдат, получивший первую увольнительную в город, спешил купить ложку, чтоб поглубже и пообъемистей была, да так с ней и не расставался.
В полку основой основ была строевая служба. Беда тому, кто не мог ею овладеть. Жизнь превращалась в сплошные мучения. Гоняют, гоняют день-деньской, а потом еще в карцер отправят: не в ту сторону повернулся.
Володя сразу освоил ружейные приемы, быстро научился маршировать и вскоре после поступления в полк приобрел славу лучшего строевика. Не легко она ему доставалась. Идут занятия. Кто-нибудь из солдат ошибается: ружье не так вскинет на плечо, вместо правой левой марширует. Разъярится командир, кричит:
— Рота, стой! На-пра-а-во! Гиляровский, дна шага вперед! Смотрите, олухи! — И начинает для примера другим гонять его перед строем, крича во все горло:
— На плечо! Шагом марш! Раз, два, раз, два!
В Ярославле полк квартировал в Николо-Мокринских казармах. В помещении находились мало даже зимой, в сильные морозы. Подъем в пять утра, отбой в девять. Днем то строевая, то фехтование, то словесность, то гарнизонная служба. Ни газет, ни журналов в казармы не попадало, и в долгие зимние вечера солдаты развлекали друг друга рассказами — кто что знал или выдумал.
Город жил сонно и однообразно. В некоторых домах устраивались танцевальные вечера для дочек на выданье. Но юнкера туда попадали редко. На эти вечера приглашались главным образом офицеры. День шел за днем спокойно и медленно.
Излюбленным развлечением солдат были кулачные бои.
Как только, скованная льдами, застынет река Которосль, по давней русской традиции в первое же воскресенье на ее гладкой поверхности, чуть запорошенной снежком, начинался кулачный бой.
Оживала Русь-матушка, веселилась по-старому, и ярославцам праздник не в праздник зимой без кулачного боя. Дрались фабричные карзинкинской мануфактуры и городское население. Поединков не устраивали, шли «стенка» на «стенку».
Участники боев, кто составлял главную силу городской стенки, собирались обычно в трактире Ландрона. Сам Ландрон, говоря современным языком, был страстным болельщиком. Не жалея сил, денег и времени, он подыскивал и нанимал бойцов для городской стенки. Половые в трактирах, чуть заметят здорового парня, пришедшего в Ярославль, сейчас Ландрону докладывают. Он устраивал парню испытание и, если тот подходил, шел на многое, только чтоб залучить его для кулачных боев.
У фабричных был боец Ванька Гарный. Победить фабричных, если среди них стоял знаменитый на весь Ярославль кулачный боец, никогда не удавалось.
Володя приходил в трактир Ландрона с младшими офицерами полка то в биллиард поиграть, а то и на небольшие офицерские пирушки. Вскоре Ландрон заметил недюжинную силу молодого вольноопределяющегося и пригласил его участвовать в кулачных боях. Полковое начальство, любившее посмотреть на кулачные бои, не возражало.
Бойцы в трактире Ландрона переодевались в ладно сшитые романовские полушубки. Подпоясывались по традиции кушаком, для удобства обернувшись им несколько раз и подоткнув концы, чтоб не мешали. На руках вязаные, узорчатые рукавицы, яркий шерстяной гарус горел в прозрачном воздухе зимнего солнечного дня. На головы и на ноги надевали у кого что было.
К месту боя катили на санях с гиканьем и криком. За санями спешили любители кулачных боев.
А на реке гудело. До взрослых успевали подраться мальчишки. Они словно предваряли, давали разгон предстоящему зрелищу. Как и взрослые, мальчишки ожесточенно лупили друг друга, небольшими группами рассыпавшись па реке. Они то расходились, отступая на свои позиции, то вдруг смешивались в один черный комок, и тогда со стороны нельзя было разобрать, кто кого, кто за кого.
Но вот мальчишки бегут в разные стороны, очищая место для настоящего кулачного боя. Собравшийся народ, похлопывая от холода рукавицами, нетерпеливо поглядывает на бойцов. Некоторые, сбрасывая с головы шапки, бьются об заклад — чья стенка одержит верх, а на ровном снежном поле, кое-где сверкающем прогалинами ледяной синевы, появляются первые бойцы.
Богатыри — косая сажень в плечах!
Две стенки друг против друга станут, плечо к плечу. У одних кушаки красные по желтому полушубку ярятся на солнце, у других синие, небом отливают. Стоят, с ноги на ногу переминаются, ждут сигнала. Биться начинали по свисту. Свистун — тоже мастер своего дела — пронзительно, залихватски, сквозь два пальца во рту оглушит — только уши держи, и начиналось.
Били, не жалеючи, в грудь, в лицо, в живот, куда попадет, лишь с ног свалить, а уж лежачего не бей — первый закон, нерушимое правило. Иной раз для пущей бодрости и азарта приносили бубны, но обычно страсти разгорались и так.
Как-то во время боя (фабричные совсем одолевали своих противников) Володя ловким ударом свалил главу фабричных Ваньку Гарного, к великой радости Ландрона и других зрителей, державших сторону городской стенки. Фабричные на минуту остановились: Ваньку с ног сбили — шутка ли дело, и этой минуты оказалось достаточно, чтобы городская стенка взяла верх.
С тех пор Володя, хотя ему больше и не приходилось совершать таких геройских ударов, был непременным участником каждого кулачного боя, а в кармане его формы вольноопределяющегося тикали часы — подарок Ландрона. В казарме часы долго еще оставались предметом оживленных рассказов и споров о кулачных боях.
Служба в Нежинском полку обязывала Володю нести караул в арестантских ротах, или попросту — в тюрьме. Арестантские роты находились за Которослью и были переполнены волжскими зимогорами, людьми, которым зимой горе.
Пришедшие из разных губерний, зачастую без документов, они летом, когда на Волге большой спрос на рабочие руки, находили себе место среди
