гнев? Не он ли посылает тебя, Сына возлюбленного, на поносную смерть на кресте якобы для избавления от грехов и спасения человечества? Чего ему стоит, если он так силен, самому исполнить все то, что перепоручил тебе, слабаку?
– Ты лжешь, враг человеческий. Не он меня послал. Это мой личный выбор. И семь грехов не его, а твое деяние, Сатана!
– Это что-то новенькое… Не твердил ли ты три года своим тупым рыбарям, что исполняешь волю своего Отца Небесного? Да и только что не ты ли просил от него участия и спасения?
– Своими вопросами ты лишний раз подтверждаешь назначение мое – Спасителя человека. Ты укрепил мой Дух. Знай же, я пришел на Землю, чтобы спасти творение Божия от тебя, враг человеческий. Я пришел, чтобы посеять семена веры в их души. Из веры произрастает жизнь, Князь Тьмы. Из веры, а не от отрицания Духа. Ты проиграл.
Вновь раздался хохот, стремительно удалявшийся в пространство: «Что ж, поглядим… Поглядим… Поглядим…»
Иисус стоял на вершине холма, вглядываясь в купол неба в ожидании какого-то знака оттуда. Небеса, как и прежде, молчали. Но странное дело: Дух его, еще недавно изнемогавший под гнетом креста, колеблющийся между жизнью и смертью, вдруг обрел мощь и уверенность. «Да будет воля твоя, Отче, – в усмирении и одновременно в оживлении и возвышенности произнес он, обратившись в небеса. – Благодарю тебя за новое искушение. Истинно: чем сильнее борьба, тем значительнее победа. Я готов, Отче».
Послышался хруст валежника под ногами толпы, факелы мелькнули в ветвях кустарника, стал слышен говор и кашель приближавшихся людей. Раздался повелительный голос: «Ты не ошибся, Иуда, он здесь?» Иисус вышел из тени смоковницы:
– Кого ищете?
– Иисуса из Назарета. Он же Йешу. Он же Бен-Стады.
– Это я. Но какая нужда была снаряжать целое войско и поднимать от праздничного стола этих милых людей? Могли взять в храме…
– Это он? – перебил Иисуса доверенное лицо Каиафы Акива и ткнул пальцем в грудь Иуды. – Это тот, который нам нужен?
Иуда подошел к Учителю, обнял и поцеловал в щеку.
– Я мог бы и сам догадаться, – проворчал Акива и подал сигнал стоящему рядом воину. – Повяжи этого словоохотливого человека.
– Сомкни кисти и приподними руки, – приказал воин. – Вот так, на уровне плеч. Опусти голову! – Он ловко накинул на шею Иисуса петлю из веревки. – Теперь ты полностью готов для жарки, агнц.
– Ты неправ, сын Саломеи, – засмеялся начальник. – Для агнца он слишком тощ.
И в эту минуту из-за дерева отделилась тень. Тремя прыжками она достигла беспечного насмешника, блеснуло в свете факелов лезвие ножа, однако воин, успев уклониться в сторону, лишился всего лишь мочки правого уха. Человек в темном плаще круто развернулся и, совершив немыслимый прыжок, оказался перед Иудой.
– Предатель! – взревел он. – Ты уже в аду!
– Отринь меч и удались! – услышал голос Учителя Петр.
Петр на бегу выбросил нож в поток и скрылся в прибрежной чаще кустарника.
В полночь стражники доставили арестанта Каиафе. По пути в дом первосвященника они заглянули к Анне, но тот по причине позднего времени и усталости ограничился лишь благодарностью начальнику стражи за поимку преступника и отправил команду к Каиафе.
Иуда на правах участника операции беспрепятственно шел вместе со всеми. Следует отметить, что ни начальник стражи, ни тем более стражники не знали о роли Иуды в аресте Учителя, придуманной Каиафой. Иуду же, сначала воспринимавшему грубое обхождение с Учителем как театральную постановку, с приближением к дому Каиафы все чаще и больнее терзали сомнения в искренности и добрых намерениях первосвященника. Он твердо решил выяснить это при немедленной встрече с ним. С таким требованием он и обратился к Акиве, когда оказались во дворце синедриона.
– Не больше и не меньше, как подать тебе сию минуту самого господина? – засмеялся тот. – И покрутил пальцем вокруг виска. – Не позволишь ли сперва разместить вашего пророка в царской палате, которой он заслужил? Впрочем, – сказал, подумав, – подожди, я доложу.
Каиафа Иуду не принял. «Передай ему мой отеческий совет: пусть этой же ночью убирается из города и не показывается мне и друзьям своим на глаза». Повременив, добавил: «И вот что еще. – Каиафа открыл ящик стола, вынул кожаный мешочек, бросил его в руки верного охранника. – Все-таки он оказал нам большую услугу. И не отсыпай из него в свой бездонный карман».
Далеко за полночь Иуда пришел к тому месту, где облобызал Учителя. У истока Иуда присел на поваленное дерево. Звезды, утратив ночной блеск и сияние, прощались с Землей. Вместе с ними гасли и все мысли и желания Иуды. Все, кроме одной и одного: как покинуть этот мир и как воссоединиться в небесах с Учителем. Он прошелся по берегу Кедрона, внимательно вглядываясь в воду. «Где-то он должен быть здесь, – бурчал про себя. – Течению не справиться с ним». И Иуда увидел среди камней выброшенный Петром нож с тридцатисантиметровым лезвием. Он протер лезвие полой плаща, упер рукоять в расщелину коры пальмы, направил острие чуть ниже левого соска и мягко, но грузно надавил на него грудью.
Обнаружил тело старик, пришедший на рассвете к своей любимице-пальме, чтобы пропеть ей гимн.
Суд синедриона
У евреев новый день начинается не с восходом солнца, а с его закатом, вечером. Заполучив галилейского смутьяна в полночь с четверга на пятницу, Каиафа, поначалу решивший расправиться с ним после выхода богомольцев из Иерусалима (а это случится примерно через неделю), вдруг осознал, что оттяжка суда и казни крайне опасна, поскольку собравшийся из разных мест в Иерусалим народ, узнав об аресте Мессии, способен учинить восстание против ненавистного всеми синедриона. По правде говоря, соображение это высказал Анна. Зять со свойственной ему привычкой с порога отвергать чужое мнение сначала не обратил на него внимание, но оставшись наедине, задумался. Пожалуй, прав тесть, – размышлял он, – тянуть с этим делом никак нельзя, ибо это может быть оценено народом, во-первых, как нерешительность и сомнения синедриона, а во-вторых, даст время сплотиться сторонникам лжепророка. Но как выстроить дело так, чтобы успеть совершить все деяния за ночь и день пятницы, ибо в субботу Моисеев закон и прочие религиозные предписания решительно не допускали подобных действий? Нельзя медлить, пусть будет так, как будет, решил он, и разослал храмовых служек по домам старейшин и книжников – членов синедриона с известием о не терпящем отлагательств созыве совета.
Время было далеко за полночь, не всех старейшин и судей удалось разбудить, имея в виду еще и то обстоятельство, что
